Праздник ожидания праздника - [7]

чтобы ястреба чувствовали близость человека и не нападали на хозяйских

цыплят. За это мне разрешалось как представителю хилого городского племени

выпивать пару свежих яиц из-под курицы, что я и

делал добросовестно и

охотно.

На тыльной стороне кухни висели плетеные корзины, в которых неслись

куры. Как они догадывались нестись именно в эти корзины, оставалось для меня

тайной. Я вставал на цыпочки и нащупывал яйцо. Чувствуя себя одновременно

багдадским вором и удачливым ловцом жемчуга, я высасывал добычу, тут же

надбив ее о стену. Где-то рядом обреченно кудахтали куры. Жизнь казалась

осмысленной и прекрасной. Здоровый воздух, здоровое питание -- и я наливался

соком, как тыква на хорошо унавоженном огороде.

В доме я нашел две книги: Майн Рида "Всадник без головы" и Вильяма

Шекспира "Трагедии и комедии". Первая книга потрясла меня. Имена героев

звучали как сладостная музыка: Морис-мустангер, Луиза Пойндекстер, капитан

Кассий Колхаун, Эль-Койот и, наконец, во всем блеске

испанского великолепия

Исидора Коваруби де Лос-Льянос.

"-- Просите прощения, капитан, -- сказал Морис-мустангер и приставил пистолет к его виску.

-- О ужас! Он без головы!

-- Это мираж! -- воскликнул капитан".

Книгу я прочел с начала до конца, с конца до начала и дважды по диагонали.

Трагедии Шекспира показались мне смутными и бессмысленными. Зато

комедии полностью оправдали занятия автора сочинительством. Я понял, что не

шуты существуют при королевских дворах, а королевские дворы при шутах.

Домик, в котором мы жили, стоял на холме, круглосуточно продувался

ветрами, был сух и крепок, как настоящий горец.

Под карнизом небольшой террасы лепились комья ласточкиных гнезд.

Ласточки стремительно и точно влетали в террасу, притормаживая, трепетали у

гнезда, где, распахнув клювы, чуть не вываливаясь, тянулись к ним жадные

крикливые птенцы. Их прожорливость могла соперничать только с неутомимостью

родителей. Иногда, отдав корм птенцу, ласточка, слегка запрокинувшись,

сидела несколько мгновений у края гнезда. Неподвижное стрельчатое тело, и

только голова осторожно поворачивается во все стороны. Мгновение -- и она,

срываясь, падает, потом, плавно и точно вывернувшись,

выныривает из-под

террасы.

Куры мирно паслись во дворе, чирикали воробьи и цыплята. Но демоны

мятежа не дремали. Несмотря на мои предупредительные крики, почти ежедневно

появлялся ястреб. То пикируя, то на бреющем полете он подхватывал цыпленка,

утяжеленными мощными взмахами крыльев набирал высоту и медленно удалялся в

сторону леса. Это было захватывающее зрелище, я иногда нарочно давал ему

уйти и только тогда кричал для очистки совести. Поза цыпленка, уносимого

ястребом, выражала ужас и глупую покорность. Если я вовремя поднимал шум,

ястреб промахивался или ронял на лету свою добычу. В таких случаях мы

находили цыпленка где-нибудь в кустах, контуженного страхом, с остекленевшими глазами.

-- Не жилец, -- говаривал один из моих братьев, весело отсекал ему

голову и отправлял на кухню.

Вожаком куриного царства был огромный рыжий петух. Самодовольный,

пышный и коварный, как восточный деспот. Через несколько дней после моего

появления стало ясно, что он ненавидит меня и только ищет повода для

открытого столкновения. Может быть, он замечал, что я поедаю яйца, и это

оскорбляло его мужское самолюбие. Или его бесила моя нерадивость во время

нападения ястребов? Я думаю, и то и другое действовало на него, а главное,

по его мнению, появился человек, который пытается разделить с ним власть над

курами. Как и всякий деспот, этого он не мог потерпеть. Я понял, что

двоевластие долго продолжаться не может, и, готовясь к

предстоящему бою,

стал приглядываться к нему.

Петуху нельзя было отказать в личной храбрости. Во время ястребиных

налетов, когда куры и цыплята, кудахтая и крича, разноцветными брызгами

летели во все стороны, он один оставался во дворе и, гневно клокоча, пытался

восстановить порядок в своем робком гареме. Он делал даже несколько

решительных шагов в сторону летящей птицы; но, так как идущий не может

догнать летящего, это производило впечатление пустой бравады.

Обычно он пасся во дворе или в огороде в окружении двух-трех фавориток,

не выпуская, однако, из виду и остальных кур. Порою, вытянув шею, он

посматривал в небо: нет ли опасности?

Вот скользнула по двору тень парящей птицы или раздалось карканье

вороны, он воинственно вскидывает голову, озирается и дает знак быть

бдительными. Куры испуганно прислушиваются, иногда бегут, ища укрытое место.

Чаще всего это была ложная тревога, но, держа сожительниц в состоянии

нервного напряжения, он подавлял их волю и добивался полного подчинения.

Разгребая жилистыми лапами землю, он иногда находил какое-нибудь

лакомство и громкими криками призывал кур на пиршество.

Пока подбежавшая курица клевала его находку, он успевал несколько раз

обойти ее, напыщенно волоча крыло и как бы захлебываясь от восторга. Затея

эта обычно кончалась насилием. Курица растерянно отряхивалась, стараясь

прийти в себя и осмыслить случившееся, а он победно и сыто озирался.

Если подбегала не та курица, которая приглянулась ему на этот раз, он

загораживал свою находку или отгонял курицу, продолжая урчащими звуками