Правила склонения личных местоимений - [28]

— Ну же! — настойчивее повторяю я и опускаюсь на соседний стул. — Пересаживайся!

Пока Миронова перебирается на новое место, свое мнение по этому поводу созревает высказать Леха Карпенко.

— Веригин, ты что, влюбился в эту больную? — говорит он. — Смотри, поинтересуйся, кто у нее был до тебя. Не радужная картина, кажется…

Я даже головы не поворачиваю в его сторону — только вытягиваю руку и показываю «фак». Как-то у меня, наверное, очень угрожающе выходит этот жест, потому что Карпенко только недовольно цыкает и затыкается.

Как только Мария Николаевна входит в класс, первое, что она замечает, это нас с Мироновой. Физичка замечает, что Наташа теперь сидит со мной, и по ее лицу пробегает едва уловимое любопытство и как будто облегчение. Но она решает не заострять на этом внимание.

В самом начале урока мы по традиции пишем небольшой тест на знание материала, который должны были закрепить дома. Подписанные листочки, короткие вопросы Марии Николаевны и наши быстрые ответы в письменном виде. Естественно, я ни фига не знаю и естественно, ни на один вопрос у меня ответа нет. Я только ставлю в столбик цифры от одного до десяти. Обычно вопросов именно десять. Но примерно на четвертом задании Наташа легонько толкает меня локтем и двигает свой листок, показывая ответы. Я улыбаюсь и списываю.

— Веригин! — обращается ко мне физичка перед тем, как перейти к последнему вопросу. — Ты для того сел с Мироновой, чтобы списывать у нее?

— Да! — отвечаю. — Именно для этого. — и добавляю после того, как Мария Николаевна издает традиционный вздох разочарования. — Только если вы заметили, это она со мной села.

— Значит, Наташа, — после небольшой паузы обращается физичка к Мироновой, — ты села с Веригиным, чтобы делать за него тесты?

Моя новая соседка по парте моментально теряется от такого вопроса и стыдливо опускает глаза.

— Да. — говорю я.

— Что «да», Веригин? — с возрастающим недовольством спрашивает Мария Николаевна.

— Правильный ответ на ваш вопрос — «да». — поясняю я.

— Ладно, сдаем листочки. — пытаясь не показывать раздражения, переводит тему учитель.

— А что, всего девять вопросов? — совершенно невинно интересуется Владик Уткин.

— Девять? — как будто не понимает Мария Николаевна.

— Ну, — тянет Уткин, — обычно десять просто…

— Да-да! — поправляется физичка. — Конечно. Десятый вопрос. Отвечаем и сдаем листочки.

Наташа пишет ответ и показывает мне. Я списываю, и мы вместе со всеми сдаем тесты.

Остаток дня проходит без особых напрягов. Но потом Ольга Афанасьевна решает вместо последнего урока алгебры провести классный час.

Вообще, классные часы — это самое нудное и отвратительное, что может быть в школе, но в этот раз все уж очень похоже на какой-то сумасшедший бред.

Сначала Ольга Афанасьевна объявляет, что скоро состоится школьная олимпиада по алгебре и спешит выявить трех добровольцев. Когда, что вполне очевидно, таковых не обнаруживается, классная делает попытку назначить самых умных самостоятельно.

— Наташа, — обращается она к Мироновой, которая теперь все время сидит со мной, — ты же отлично успеваешь по алгебре. Давай будешь участвовать? И, например, Вова Пронин еще от нашего класса пойдет…

Не успевает она договорить, как Вова Пронин, тот еще, кстати, говнюк, перебивает.

— Я с Мироновой не буду! — громко заявляет он.

— Почему это? — как будто не понимая ничего, спрашивает Ольга Афанасьевна.

— Потому что она спидозная! Я не буду с ней!

Я краем глаза улавливаю движения Наташи. Она опускает голову и закрывает лицо ладонями. Наша классная руководительница тем временем продолжает и переходит на другую, более важную, с ее точки зрения, тему.

— Кстати, — говорит она, — я как раз хотела поговорить о вашем отношении к некоторым ученикам. Все мы разные, и у каждого свои недостатки и достоинства. Я не хотела бы, чтобы вы выросли озлобленными и оскорбляли кого-то только по тому, что этот человек чем-то отличается или чем-то болеет. — Ольга Афанасьевна чувствует себя неловко, и это видно по тому, сколько ничего не выражающих конструкций она уже использовала в своей речи.

Черт, она так неловко себя чувствует, что я совершенно уверен, о чем она собирается сейчас завести разговор. И она заводит.

— Я бы хотела поговорить с вами, ребята, о вирусе иммунодефицита человека. Я хочу, чтобы вы поняли. И я хочу, чтобы вы поняли, что относиться к таким людям, к тем, кто является носителем этого вируса надо как и ко всем остальным. Они не опасны и не представляют…

На этом Наташа вскакивает с места, хватает сумку и выбегает из класса. Когда за ней хлопает дверь, я тоже поднимаюсь и иду следом.

— Уроды! — бросаю я на ходу.

— Это ты мне, Веригин? — недовольно ворчит Ольга Афанасьевна.

— И вам тоже! — огрызаюсь и выхожу из класса.

Я бегу по школьному коридору вслед за Наташей. Она скрывается в туалете и закрывает дверь. Если она думает, что я ее там не достану, то напрасно. Хотя, она же меня совсем не знает. Я толкаю дверь ногой и вижу Наташу, забившуюся в угол и буквально рыдающую. Я подхожу, опускаюсь перед ней на корточки и пытаюсь успокоить.

— Эй, — говорю я, слегка касаясь ее руки, — не обращай ты на них внимания! Наташ, успокойся! Пошли они все к черту!