Правила склонения личных местоимений - [27]

Трое пацанов вздрагивают от неожиданности и даже теряются. Тот, у которого в руках Наташины ключи тут же выбрасывает их, ругается, и все они тут же сматываются. Но не потому, что они меня испугались, а просто эффект неожиданности сделал свое дело.

Я подхожу, поднимаю с пола этого пушистого медведя и протягиваю Наташе руку.

— Вставай! — говорю.

Она хватается за меня как за спасательный круг и поднимается. Мы собираем ее учебники, а потом молча идем к выходу. Мы выходим из школы вместе, и многие стоящие на крыльце провожают нас удивленными взглядами.

— Ты где живешь? — прерываю я явно затянувшееся молчание.

— Тут недалеко. — Наташа кивает перед собой.

Потом мы опять идем молча.

— Вот мой дом. — говорит Миронова, когда мы оказываемся у белой девятиэтажки. — Я дальше сама дойду. Спасибо.

— Уверена? — спрашиваю я.

— Угу. — кивает она и потом добавляет. — Это, правда, так не передается, ну, через прикосновения.

— Знаю, — отвечаю я и улыбаюсь.

Наташа прощается со мной и быстро бежит к подъезду. А я еще долго стою и смотрю ей вслед, пока она ни скрывается за тяжелой железной дверью. Вот это встрял…

6

После школы мне надо заплатить за квартиру и купить продуктов. Я иду в магазин, и все время у меня из головы не выходит Миронова. Как же так получилось? Как же она, такая милая, такая на вид порядочная и воспитанная, и вдруг с таким диагнозом? Я все думаю, как же это могло случиться. И как же она теперь будет существовать в нашем классе, в нашей долбаной школе? Как вообще все открылось? Сплетни и слухи разлетаются быстро, но тут такое дело… Мне казалось, если сам не откроешь, то никто и не узнает. У меня перед глазами стоит ее лицо, ее удивительные глаза, ее светлые волосы. Все-таки она настоящая красавица!

Потом я заезжаю к Егору. Мы долго разговариваем. Он рассказывает мне о своих грандиозных планах, о каких-то грядущих гонках, о машинах, которые ему нужны. Он говорит, что рассчитывает на мою помощь и хорошо заплатит. Потом он говорит что-то про ментовскую «Мазду», которую недавно угнали и сожгли за городом. Он рассказывает, что милиция подняла настоящую бурю, и теперь надо быть вдвойне осторожнее. Он даже говорит, что, наверное, надо залечь на дно на некоторое время и не играть по-крупному. Он еще много чего мне говорит, но я почти не слушаю его. Я все время думаю о Наташе.

Вечером, уже перед тем, как младшая сестра засыпает, мы смотрим фильм про животных. А я все не могу выбросить из головы Наташу Миронову. Да, похоже, теперь-то мне ее при всем желании не выбросить. В самом деле, глупо было предполагать и надеяться, что если мне когда-нибудь так сильно понравится какая-нибудь девушка, она будет нормальной. То есть, в моей жизни как-то все через задницу, так с чего бы внезапно появившейся на горизонте девушке быть в порядке?

Я ведь как только увидел ее первый раз, идущую между рядами парт в классе, подумал, какая клевая. И потом сразу: что-то с ней не так. Ну, не так было уже то, что она мне понравилась, а этого раньше не случалось. Да, не так было уже то, что я, вообще, обратил на нее внимание. Я много чего знаю про СПИД и про ВИЧ. Поэтому меня эти вирусы не пугают. То есть, я прекрасно знаю, как они передаются, и что делать, чтобы не подхватить эту дрянь. Это не отталкивает меня от Наташи. И даже наоборот теперь как будто еще больше притягивает. Потому что теперь, если она будет совсем одна в нашем милом дружном классе, то долго не протянет. А я представитель явного и непримиримого андеграунда, ко мне не лезут. Меня не трогают, потому что знают, что за сдачей мне далеко ходить не надо.

Что делать с Наташей и с моей неожиданно открывшейся симпатией? Хотя, может, это просто жалость? Да, жалость к красивой несчастной девочке, против которой, кажется, ополчился весь мир. Если даже и так, то что я могу?

7

Сегодня мы проспали, и как результат, Ксюшка опоздала в детский сад, что, впрочем, совершенно не критично. Я пришел в школу только ко второму уроку, что тоже, в общем-то, можно пережить.

Я вхожу в кабинет физики, когда весь класс уже расселся по местам, и понимаю, глядя на Наташу, что за первый час в школе она успела получить. Я подхожу к своему месту и вижу, что Наташа едва не плачет.

— Привет. — говорю тихо.

Она только кивает в ответ и даже не поднимает головы.

— Эй! — громче обращаюсь я к Наташе, вытягивая учебник у нее из рук и заглядывая в глаза. — Я сказал «привет»!

— Привет. — почти неслышно отвечает она и возвращает учебник на прежнее место.

Тут в наш разговор решает вклиниться Стас Иглин.

— Веригин! Не трогай ее! Она заразная!

— Заткнись! — повышая голос, бросаю этому идиоту.

— Да мое дело предупредить! — ухмыляется он. — Я же за тебя переживаю…

— За себя переживай! — отрезаю.

Наташа сильнее вцепляется в учебник и, кажется, сейчас просто проткнет обложку своими пальцами. Я беру книгу и сильным движением вырываю у Мироновой из рук. Наташа испуганно задирает на меня голову. Я кладу учебник к себе на парту.

— Садись со мной, — говорю, указывая на место рядом с окном.

Я собираю с ее парты ручку, тетрадь, линейку и карандаш, и тоже перекладываю вслед за учебником.