Поздний гость - [9]

И мутно белеет вьюга

На смуглой его щеке.

И каждый сухарь в котомке,

И каждый заряд в стволе —

Сто миль одичалой гонки,

Тревожный скупой ночлег —

Оставлен привал короткий,

Смех, полюс, любовь и боль

В дырявой индейской лодке

Везет молодой король.

Но львиные кудри белы,

Морщинами скошен рот,

Рассеянный взгляд несмело

Скользит по замку ворот.

И дом обошел неловко,

И будто похож на нас —

Пора, изготовь винтовку,

Бей прямо в ослепший глаз.

* * *

Для слепого — одна стезя,

На которой и днем — ни зги;

Ты сказала — меня нельзя,

Если можешь — люби других.

Для глухого словá — немы,

Как услышать тебя я мог?

У любви все пути прямы,

Все ведут на один порог.

Ты сказала — гляди, стара,

Разве можно любить старух?

Через год подрастет сестра,

Если хочешь — люби сестру.

Обнимала — последний раз —

Долго ржал по дорогам конь —

Как уйти от любимых глаз,

Если нежность стучит в ладонь?

* * *

Мой круглый щит из дерева и кожи,

С решетчатым узором по краям, —

Сто золотых пластинок в светлой дрожи

Вокруг него подобны трем ручьям.

Для твердости — тугую сердцевину

Железная подкова облегла,

И кровь врага до верхней половины

Пред боем щит мой трижды обожгла.

Он вождь вождей. Оранжевый и синий,

Как глаз змеи, — ременным языком

В мой локоть врос, и темный жар пустыни

Струит в меня расплавленным песком.

И вот — гляди. За то, что ты сурова,

Смугла лицом, угрюма и хитра, —

Моим щитом от холода ночного

Я грудь твою накрою до утра.

* * *

Так гони же сквозь ветер кобылу,

Ты, которой упорнее нет,

Чтобы только метели завыли

В твой сверкающий, вздыбленный след.

Так стегай же арапником звонче

По ушам запотелым коня,

Чтобы свора неистовых гончих

Пронизала навылет меня —

Не трубите в рога по дуброве,

Не трубите в рога, говорю —

Пусть ускачет, закинувши брови,

В грозовую густую зарю.

Пусть — пылая губами тугими,

Загибая шелка на лету —

В бездорожье с другими, с другими

Гонит вьюгой свою красоту.

АРГО

В черном доке, кормчий одинокий,

Вновь чиню разбитое судно, —

Буду плыть положенные сроки,

Бороздить разбуженное дно.

Соль волны, снедающей и горькой,

Обожжет ослепшие зрачки, —

Из тумана в ночь святой Георгий

Бросит моря пенные куски.

Брызги бурь упали на ресницы,

Мокрый холст плотнее чугуна —

Это кровь ржавеет и томится

На кудрявом золоте руна.

* * *

Уже не радует, не тешит,

Раздала горькую красу,

И только ветер жестко чешет

Перержавелую косу.

Лицо, размытое дождями,

И грудь бесплодную рабы

До утра насмерть желудями

Изранят хмурые дубы.

Земля, земля моя! С тревогой

Гляжу в нахлынувший туман —

Лишь перекрестки да дороги

Венчают твой сутулый стан.

Лишь обездоленная птица,

Роняя перья на лету,

Еще не верит и боится

В твою поверить наготу.

Но, непоседливый и скучный,

Могилу глубже роет крот,

И сердце знает — гость докучный

Уже стучится у ворот.

* * *

Плечо — бугром, и сердце — в два обхвата,

Размах глубок, медлителен и крут;

Удар — раз в год, и грудь — провал косматый,

Набат и рог под ветром на юру.

Прижми щеку, — за выгибом полотен

Сырой утес горячего ребра,

Суровый ход неукротимых сотен

Вкруг дымного дорожного костра.

Над горбылем степные звезды светят,

Бежит огонь в тугую щель земли —

Гляди, я вновь закинул в море сети

И вытащил на сушу корабли.

Раз в год удар, но всё грозней и шире,

От позвонка в пролом ребра разгон —

Нет, не плодом, а стопудовой гирей

Я западу в твой запоздалый стон.

РЫБАЦКАЯ

Соленый ветер бросает пену

Мне на рубаху, что сшила ты, —

Закату буря идет на смену,

Уже ныряют вокруг киты.

Но мне привычны морские страхи,

И, если в буре лишусь весла,

Устрою парус я из рубахи,

Из той рубахи, что ты дала —

Все ветры сразу гребут без толку,

Как пьяный пляшет рыбачий мол —

Я выжму бурю из шерсти волка

Сегодня ночью на твой подол.

* * *

О, зверь лесной и ночью водопой

Оскаленным дыханием отыщет —

Иду в туман примятою тропой,

И тень моя, как волк, за мною рыщет.

В глазах твоих — далекие костры,

Звезда степей над древнею телегой,

Широкий ветер яростной игры,

Развеявшей по балкам печенегов.

И любо мне в раскошенных зрачках

Следить струю татарской острой стали,

И сердца стук услышать на руках,

И кости гнуть в мучительном закале.

Да, любо мне кудрявую косу,

Смеясь, сжимать ладонью загорелой,

И эхо гнать в просмоленном лесу,

И грудь твою поить любовью зрелой —

Русь, кровь моя, желанная сестра, —

Кто вытерпит весь груз такой любови!

Я вылетел из дымного костра,

Чтоб вновь гореть, любить и жечь — до крови.

ДУХ ЗЕМЛИ

В глубокой балке переняли,

Картечью вздыбили коня,

Скрутили, выгнули и смяли,

И оземь бросили меня.

Хмельному солнцу буйно рады,

В веселом топоте легки,

Кудрявый череп конокрада

Чесали насмерть каблуки.

Но каждый хруст костей упругих

В ушах смеялся бубенцом,

И пело сердце пестрым кругом

Над перекошенным лицом.

Когда же кол, сырой и гладкий,

Тысячелетнее копье,

Прошел медлительно и сладко

Сквозь горло звонкое мое, —

Девичий взор, сухой и зоркий,

Лизнул мой вытекший висок,

И дух земли, как ладан горький,

Любовью брызнул на песок.

* * *

Скалит зубы — такая ль плаха,

Для меня ль да дубовый пень? —

А кругом еще красным взмахом

Ходит по небу дым деревень.

Так и брызжет вихрастый ветер

Даровой огневой крупой,

И кричат как шальные дети

Над бельмастой сырой толпой.

А у плахи стоит — ломается,

Теребит кумачовый плат

И свистит соловьем в два пальца