Поздний гость - [8]

Из пожарного звонкого злата

Отолью парома-корабли,

Чтоб на них вы еще до заката

К Святодуху причалить могли.

Не гасите же стона и гуда,

Говорю тебе: дочиста сгинь

И воскресни глашатаем чуда,

Мною избранный город Полынь!»

Закрутилась тут в пляске великой

Ненасыть седокосая Гарь;

И спустился, сошел огнеликий

Со звонницы на землю Звонарь.

*

На Полынь-город молния пала,

Запалила с востока врата,

И сбежались от стара до мала

Горожане на голос Христа.

Красный Певень играет и скачет,

Призывает к небесным тропам,

А Полынь-город стелется, плачет,

Припадает к Христовым стопам:

«Ты не жги наши белые вежи,

Золоты купола не круши, —

Не замрежить в червонные мрежи

Опоенной полынью души.

Опояшет ли звезды тугая

Опояска из речки Горынь?

Да и есть ли такая другая?

Пожалей, Иисусе, остынь.

Скинь прохлады студеные ризы

На того своего Петуха,

Что срывается, пламенно-сизый,

Острым клювом кровавить верха.

Мы и тут твои верные дети —

Сколько храмов тебе возвели, —

Не губи же палаты и клети

Святорусской убогой земли!»

И выходит Звонарь на звонницу,

Простирает в просторы ладонь;

Призывает Червонную Птицу

Заклевать красноперый огонь.

И опали крылатые цепи;

Певень облаком сгинул рудым;

Заревые ковыльные степи

Перевил, словно ладаном, дым.

Заблистали сквозь дым златоглавы,

Выгнал звездное стадо пастух…

— Возлюбившим страдания — слава;

Возлюбившим любовь — Святодух.

1922

КАМЕННАЯ ЛЮБОВЬ

М. К.

* * *

Не кровь моя, а древняя смола,

А черный мед, до боли вздувший жилы, —

Ты лучшего напитка не пила,

В тысячелетиях такого не любила.

И кто сказал, что пройдены пути,

И кто солгал, что сердце знает сроки?

Сквозь мускулы врастают до кости

Любовные тяжелые уроки.

И нам ли знать начала и концы,

Когда вино и желчь — одно и то же,

Как свежесть губ и терпкие рубцы

На выжженной любовным зноем коже.

СЕРДЦЕ АДАМА

Да, плоть Адама из рыжей глины,

Земли и крови глубокий вздох, —

Я лягу грудью на дно долины

Молчать и слушать, как зреет мох.

В тугом наплыве прижать ладони

К прогретой солнцем живой земле

И плавить сердце в крутом разгоне

От плеч до горла и до колен.

И взмоет радость сырого гнева,

Загнется дыбом немая кость, —

И рядом ляжет покорно Ева

Вместить всей плотью любовь и злость.

Когда же к новой весне в долину

Сойдутся звери на дым жилья —

Я покажу им со смехом сына,

С таким же рыжим лицом, как я.

* * *

Что делать мне с моей тяжелой кровью,

Чью плоть еще угрюмо раздавить?

Душа моя, в страданьи и любви

Ты с каждым днем всё жестче и суровей.

Не сердца ход под выгнутым ребром —

Протяжный крик и мускулов разрывы, —

В сухой зрачок медлительно и криво

Скользит луна багровым топором.

В исходе ночь. Размеренней и глубже,

Как беглый зверь, туманами дышу, —

Ты на заре к степному шалашу

Придешь назвать меня покорно мужем.

Еще один нетронутый удел

Перепашу для горестного сева, —

И хлынет вспять, без радости и гнева,

Слепая кровь, тяжелая от дел.

* * *

Борису Бродскому

Я вырезал его из дуба,

В широкий нос продел кольцо, —

И медленно, сырой и грубый,

Он повернул ко мне лицо.

Зеленой медью и железом,

При дымном свете фитиля,

Я приковал его над срезом

Передней части корабля.

Когда же по холодным тросам

Скользнула влажная заря, —

Я приказал моим матросам

Поднять в молчаньи якоря.

И за кормой, где след широкий

Белел над шаткой глубиной,

Все измерения и сроки

Распались выгнутой волной.

В немых столетьях неизменный,

Безмолвно идол с высоты

Глядел, как брызгами и пеной

Века дробились о борты.

Но в пору бурь, когда великий

Сбор смерть трубила в черный рог, —

Гремел цепями огнеликий,

Преображенной бурей, бог.

* * *

Ты рада горькому куску

Неповторимого обмана,

Но эту жесткую тоску

Я перекладывать не стану.

Не эти плечи понесут

Тяжелый груз звериной доли, —

Но хрупкий девичий сосуд

Уже мутнеет поневоле.

И разве можно пережить

Все эти отсветы и тени,

Когда от правды и от лжи

Мои сгибаются колени?

Когда дорожная клюка

Сама собой шаги торопит

И неглубокая река,

Как океан, следы затопит.

* * *

Песок и соль. В густых озерах

Дрожит ослепшая луна;

Каленые стальные шпоры —

В живое мясо скакуна.

Сухая пыль сверлит и режет

Перержавелые зрачки,

И сушит скулы острый скрежет,

Стегающий солончаки.

Но сердца стук и звон копыта,

И рядом скачущая тень —

Обломки взорванного быта,

Мифический вчерашний день.

Степной песок засеян смертью, —

Вдыхая запахи беды,

Веселый волк, горячей шерстью

Мету кровавые следы.

На конской гриве запотелой

Не дрогнет цепкая ладонь —

Пусть топчет гибнущее тело —

Тебя — рыжеголовый конь.

КРОВИ ЗАКОН

Пускай топор на черной плахе

Срубил мне голову долой,

Ты подними ее из праха

И скрой тихонько под полой.

Но если смерть не разделила

Единый узел наших дней,

Но если любишь, как любила, —

Не плачь в отчаяньи над ней.

Нет, обнажи в ночи с надеждой

Любовью взласканную грудь

И чутко слушай под одеждой

Мой жизнью озаренный путь.

И если радостью зальется

Душа смятенная твоя,

И если плоть моя забьется

Под сердцем в жажде бытия, —

Дай знать мне долгим поцелуем

О воскресении моем,

И до зари еще войду я

Поющей радугой в твой дом.

ИЗ ПЕСНИ О КОРОЛЕ

Ныряют в сугробах молча,

Любой — до кости король;

Веселые зубы волчьи —

Морозная злая соль.

Мы знаем их смех и голод,

И глаз голубой огонь;

Мы знаем, что нож и холод

Прожгут королю ладонь —

Зажатый полярным кругом,

На лыжах бежит к реке,