Поздний гость - [13]

Только сердца тайный стук

В полуночном подземелье.

2

К незатейливой постели

Ближе столик подтяну,

Лист бумаги перегну,

Чтоб края не шелестели.

Резкой лампочки стекло

Счетом прачки перекрою,

Пуховик взобью горою —

Тихо, чисто и тепло.

Скука день свой отстучала,

Отлетел короткий срок,

Помяну его меж строк, —

Завтра буду жить сначала.

Острый след карандаша

Закруглился понемногу, —

Так выходит на дорогу

Полуночная душа.

Что ж? Не всё ей по заказу

В пятнах окон городских

Под дождем искать таких,

Что не выспались ни разу.

Счастье рядом, счастье тень,

С каждым шагом неразлучно,

Да шагать без цели скучно,

А бежать за целью лень.

Оттого в метель ночную

Хорошо лежать без сна,

Ближе к тени, чтоб она

Прилегла к душе вплотную —

Поздно. Счастьем окружен,

Глаз усталых не смыкаю,

Рифму милую ласкаю

И не верю в добрый сон.

1930

* * *

Я полюбил Берлин тяжелый,

Его железные мосты,

Его деревья и цветы,

Его проспектов воздух голый.

Иду неведомой дорогой

В туман, рассветом залитой, —

Гранитный профиль, голос строгий

Пленяют важной простотой.

Чернеет линия канала,

Горят сигнальные огни,

От холодеющей ступни

В подводный сумрак тень упала.

За ней — перил чугун фигурный,

Под аркой — отраженный свод, —

Нет, не Венеции лазурной

Равняться с блеском черных вод.

Здесь, только здесь и может сниться

Сон, невозможный наяву, —

Лед, сжавший черную Неву,

И в бездне — Зимняя Столица.

1930

ПУДЕЛЬ

Да, есть, о — есть в обычном мире

Необычайные шаги —

Сижу в прокуренном трактире,

И шум, и гам, и вдруг — ни зги.

На электрические свечи,

На неживые зеркала,

На обессиленные плечи

Внезапная нисходит мгла.

И в онемевшем разговоре

Звук тщетно бьется и молчит,

Лишь в северном пустынном море

Подводный колокол звучит.

И кто-то в темень грозовую

Вознес на мачте два огня,

И кто-то трижды вкруг меня

Черту смыкает огневую —

И вижу мрак дуги надбровной

И выступ острого виска,

И слышу чей-то шаг неровный

И скрип стального коготка,

И пусть одно мгновенье только

Мой краткий продолжался сон,

Пусть затанцованная полька

Опять терзает граммофон, —

Уже молчу, уже не верю

Ни пьяницам, ни кельнерам,

Гляжу внимательно на двери —

И ничего не вижу там.

Но жженой серы запах душный

Горчит забытое вино,

И просит растворить окно

Мой собеседник простодушный.

А чуть поодаль, в стороне,

Хозяин пуделя ласкает,

И черный пудель глухо лает

И порывается ко мне.

* * *

Иду по набережной черной

В закрытом наглухо пальто,

Слежу за тенью беспризорной

И думаю не то, не то.

Когда в стволе сухом и жестком

Взыграет соками весна

И над широким перекрестком

Взойдет широкая луна,

Когда в канаве заржавелой

Ростки завьются зеленей,

И станет ветер неумелый

И ласковей, и солоней, —

Не выдержу, в ночную глотку

Швырну ключи от всех дверей

И жизнь, как парусную лодку,

Пущу гулять, без якорей.

1930

* * *

Чуть подует ветер влажный

Заструит в окне листву

Весь в чернилах лист бумажный

Косо ляжет на траву

И шурша в траве зеленой

С теплым утром заодно

Рифма девочкой влюбленной

Запоет в мое окно.

Так, от шалости воздушной,

От движенья ветерка,

Станет плотью непослушной

Простодушная строка.

1931

* * *

К прохладе гладкого стола

Прильну щекой, ресницы сдвину, —

И от угла и до угла

Вдруг вижу плоскую равнину.

Далекий голос за стеной,

В вечерних сумерках гитара,

А подо мной и предо мной

Моя привычная Сахара.

В пустыне марева и сны,

Воздушные лучатся токи,

Я сплю. И брызги тишины

Мне горько увлажняют щеки.

А там, где черный лак стола

Пронизан пламенем стакана,

Как бы два яростных крыла

Восходят в золоте тумана.

И с замираньем сердца жду,

Вот, вот взлетит в огне и громе,

Со звоном лопнут стекла в доме,

И, оглушенный, упаду.

1931

* * *

В тот день отчетливей и резче

Труба под солнцем протрубит,

И древле связанные вещи

Сойдут с расплавленных орбит.

Смеясь и плача, ангел звонкий

Провеет вихрем по земле

И распадется пылью тонкой

На письменном моем столе.

И вспыхнет легкая страница

Тревожного черновика,

И в сердце вытлеет строка,

И перестанет сердце биться.

Но знаю, знаю, в мире новом,

Затеряна, оглушена,

Душа, — земным коротким словом

Ты будешь насмерть сражена…

Тогда в своей печали строгой

Чужое имя назови,

Исполненное боли многой

И меда горького любви.

* * *

Должно быть, нá море туман, —

Волна на брызги не скупится;

Должно быть, старый капитан

До самой смерти не проспится.

Клянясь убийственной божбой,

В вонючих переходах трюма

Кто топором, кто острогой

Уж запасается угрюмо.

Пожалуй, кровь и потечет,

Смешается с тюленьим жиром,

И ветер яростный над миром

Со стоном тучи повлечет.

И в ночь кромешную, сверкая,

Ракетой вырвется беда,

И закипит волна морская,

Ломая встречные суда, —

Обрушатся дожди потоком

В густую, в грозовую тьму,

И только я, во сне жестоком,

Игры веселой не пойму.

Перебегая рысью валкой

Сквозь дымные струи и свист,

Зло отшвырну намокшей палкой

Приставший по дороге лист,

Забьюсь в подъезд чужого дома,

Затиснусь в дальний уголок, —

И полетит под грохот грома

По лужам чей-то котелок.

1931–1945

* * *

Сегодня снег. Окно вагона

Легчайший запушил мороз,

Еще четыре перегона —

И переменят паровоз.

Сорвутся лыжники гурьбою

И разбегутся кто куда,

И только я с моей судьбою

Считать останусь провода.

За телеграфными столбами

Холодный воздух пуст и гол,

Лишь справа черными зубами

Поскрипывает частокол.

И слишком, как-то слишком близко,