Поздний гость - [12]

А из-под ног земля уходит

В лазурь, в туманы — навсегда —

И лишь вечерняя звезда

Одна навстречу мне восходит.

1929

* * *

В холодный дым, в туман морозный,

Сегодня город погружен,

Над белой аркой всадник грозный

Сияньем тусклым окружен.

Его лицо забили туго

Непроницаемые льды,

И медленно пушится вьюга

В широких кольцах бороды.

С карнизов косо пыль сдувая,

На острых выступах свистит

И мутным облаком летит

По голой линии трамвая.

Глуша прохожего звонками,

Срывает шляпы и платки

И мчит огромными прыжками

Увертливые котелки.

А вслед за буйными вещами,

Рождая черные смерчи,

Взлетают с треском над плечами

Широковейные плащи.

Громовый грохот и стенанье,

Обвалы каменной стены —

То ветер из моей страны

Приносит мне напоминанье.

И всё внезапной тьмой сокрыто, —

Шумит метель по всей земле —

Лишь там над бездной, в белой мгле

Чернеет конское копыто.

1929

ВОЛХВЫ

Взошла звезда над каменной трубой,

И вот — не сплю, не двигаюсь, бледнею —

Да, три волхва бредут уже за нею,

Роняя тени в сумрак голубой.

Их кудри белы львиной белизной

(Вся седина моей земли бесплодной), —

Их губы дышат горечью степной,

По-летнему прозрачной и холодной.

Но бьют часы. В бесформенном углу

Отчетливей границы очертаний; —

Три полотенца свесились во мглу

Предутренних пустых очарований —

Нет, не жалей, душа моя. Храни

Все голоса, пропевшие однажды,

Все марева, возникшие от жажды,

Всех дальних звезд неверные огни.

РЮГЕН

На горизонте редкий мрак,

Дождей широкие ладони, —

Как пламень жертвенный, маяк

Зажегся в сумрачной Арконе.

Идут на север стороною

Едва приметные суда,

В тиши тревожной иногда

Лишь чайка вскрикнет надо мною.

Всё глуше, глуше шорох важный

Доходит из дубровной мглы, —

И вдруг со стоном ветер влажный

Сгибает черные стволы.

О, как терзает, как возносит

Он ветви в бурной вышине,

О, как он мучит сердце мне,

Как этой муки сердце просит.

* * *

Зверь обрастает шерстью для тепла,

А человек — любовным заблужденьем, —

Лишь ты, душа, как мохом поросла

Насильственным и беглым наслажденьем.

Меня томит мой неизбежный день,

Ни счастья в нем, ни даже возмущенья —

Есть голода высокая ступень,

Похожая на муки пресыщенья.

* * *

И дождь, и мгла. Не всё ль равно?

Артист в душе, творец без цели, —

Он нежной музыки зерно

Качает в жесткой колыбели.

Пусть спотыкается смычок,

Из грубых пальцев выпадая, —

Но царственно провалы щек

Захлестывает прядь седая.

Невыразимая мечта

Им безраздельно овладела, —

И строже тонкие уста,

И выше сгорбленное тело —

Дождями вымытый сюртук

Вбирает жадно ритм и звуки, —

О, пламень глаз, о, сердца стук,

О, в ветер брошенные руки!

Зачем же хмурая толпа,

Зажатая под воротами,

Так равнодушна, так скупа,

Так небрежет его мечтами?

И вот — высокое чело

Склонилось долу и остыло, —

Как будто то, что быть могло,

Ничтожнее того, что было.

1928

* * *

Порой, как бы встревоженный слегка,

В пустом кафе не замечаю скуки,

И кажутся чарующими звуки

Небрежного и грубого смычка.

И вот — гляжу по-новому туда,

Где, к телу скрипки припадая бровью,

Худой румын торгует без стыда

Поддельной страстью, злобой и любовью.

Так длится ночь. Дымятся зеркала,

В окно плывет несвежая прохлада,

На скатерти сигарная зола

Крошится в бурых пятнах шоколада.

Я слушаю. И мысль во мне одна, —

Душа, как поле осенью, изрыта,

Захлестана, дотла разорена,

И оттого — всем радостям открыта.

1928

ТЕНИ ПОД МОСТОМ

Где ночи нет, а день не нужен,

Под аркой гулкого моста

Азартом заменяя ужин,

Они играют в три листа.

На свалке городского хлама,

В лоскутьях краденых мешков, —

Не всё ль равно? валет и дама

Решают судьбы игроков.

Вот загораясь жаждой гнева,

Убийца с золотым зрачком

К веселому соседу слева

Уж надвигается бочком.

Но, с ловкостью привычной вора

Тасуя карты, шутки для,

Сосед опасному партнеру

Сдает учтиво короля —

Так, забавляясь и играя,

Подобные летучей мгле,

Легко любя и умирая,

Они проходят по земле.

О, не гляди на них тревожно, —

Освобожденным и нагим

Доступно всё и всё возможно,

Что снится изредка другим.

1928

* * *

Когда прожектор в выси черной

Свой узкий распускает хвост

И над общественной уборной

Подрагивает гулко мост, —

И затекает дождь за ворот

Растерзанного пиджака,

Мне кажется, что мост и город

Вдруг уплывают в облака —

Кто может знать? Но бег тревожный,

Весь этот шум и лязг и звон —

Весь этот мир — быть может, ложный

Мучительный и краткий сон.

И вдруг под фонарем проснется

Бродяга в ржавом котелке,

Он рук моих крылом коснется,

Он уведет меня к реке.

И я увижу с изумленьем

Сквозь своды тяжкие воды

Лазурь, пронизанную пеньем,

И белых отроков ряды.

И крылья обретая тоже,

Уже летя, уже трубя,

Я в том, который всех моложе,

Узнаю с трепетом тебя.

1928–1952

БЕССОННИЦА

1

Снова въедливая хина

Сводит судорогой рот,

На висках горячий пот —

Посиди со мною, Нина.

Опусти плотнее штору,

Лампу книгами закрой,

Вечер скучный и сырой

Пролетит легко и скоро.

Будем слушать понемногу

Шум докучливый дождя

Иль, на рифму набредя,

Заглушать стихом тревогу.

Трудно, трудно в вечер длинный

Призывать напрасный сон,

Выжимать в стакан лимон,

Слушать шорохи в гостиной.

Ночь придет, луна засветит

Узкой щелью на стене,

Позову ль кого — и мне

Только голос мой ответит.

Жар и бред. Мечты пустые —

В целом доме — никого,

И на улице мертво,

Только сумерки густые.

Только легкой каруселью

Тени носятся вокруг,