Поздний гость - [15]

Шрифт
Интервал

И, пробудясь, уже не сразу
Земную скудость узнает, —
Крутую арку в пятнах газа,
Высокий тополь у ворот…

1937


* * *


На шумных братьев не похожий,
Весь день прихода ночи жду,
А ночью слушаю в саду,
Как вызревает слово Божье.
В мерцанье лунного столба
В густой листве таится лира,
И ствол недвижный — как труба,
В которой замкнут голос мира.
Вот резвый ветер налетит —
И заиграет мрак привольный,
Всколышется, зашелестит
И бурным пеньем возвестит,
Что ныне молвит Безглагольный.

1937


* * *


Как часто на любовном ложе,
Целуя милые уста,
Мы думаем всё то же, то же, —
Душа ленива и пуста.
Обласканные нами плечи
Как бы царапаем зрачком
И страстные лепечем речи
Чужим враждебным языком.
И беспокойно шарит — бродит
В сосущей темноте рука,
И нужных спичек не находит,
Не зажигает огонька, —
Но в дебрях столика ночного,
Где наспех брошено белье,
Дрожа, ощупывает снова
Старинной бритвы лезвие —
А утром, ночь припоминая,
Мы медленно глотаем стыд
Иль плачем холодно навзрыд —
О, бедная душа земная!

1937


* * *


На берегу большой реки
С одеждой оставляю тело.
Дрожат и шепчутся несмело
Над гладью водной тростники.
И вот — переступил черту,
В речном тумане молча таю
И уплываю, уплываю
В ликующую пустоту.
Так это смерть? Но ясный день
В меня проник теплом и светом,
И ночь моя — простая тень
В простом и светлом мире этом.
Всё — глубина и синева,
Слегка одетая волною,
И только узкая трава
Плывет, качается со мною.
Здесь каждый стебель полон мной,
И всё полно моим дыханьем,
Я проливаюсь в мир иной
Одним безбрежным колыханьем.
Колеблюсь в зыбкой глубине,
Влекусь за облаком бегущим,
И жалость смутная во мне
Ко всем усопшим и живущим.

1937


* * *


Когда с работы он идет,
Устало разминая ноги,
Когда у стойки пиво пьет,
Бранит погоду и налоги, —
Кто в резких бороздах чела
Отыщет след страстей мятежных?
Кто в черноте одежд небрежных
Узнает тусклый след крыла?
Увы, над гулкой бездной мира
Тысячелетия прошли,
Изгнанник вольного эфира
Стал пленным пасынком земли.
Блеск рая, грозный мрак паденья —
Зарыты в мутных тайнах сна, —
Земная жажда разрушенья
Земной душе его дана.
И часто, заглушая речи
Праздновраждующих сторон,
В трескучий говор человечий
Как нож вонзает слово он.
И снова в кабачке убогом,
Старинный спор не разреша,
В единоборство с мертвым Богом
Вступает мертвая душа.
Его никто не прерывает,
Ответный голос не звучит,
Внимательная ночь молчит, —
Но солнце в мире убывает.

1937


СИВИЛЛА


Весь день молола нянька вздор, —
Ребенку будет очень худо,
Недаром с некоторых пор
Ей снятся голоса «оттуда».
И правда, в дом вошла беда —
Ребенок умер от желтухи,
Не глядя на ночь, господа
Прогнали вещую старуху.
Она простилась кое-как,
Не причитала и не выла,
В ночную стужу, в дождь и мрак
Ушла косматая Сивилла.
А ветер ей слепил глаза,
Срывал со свистом покрывало —
Как будто в мире бушевала
Пророчеств тайная гроза.

1938


* * *


В зеленом зареве листа,
В губах, и в воздухе, и всюду
Такая легкость разлита,
Такое трепетное чудо!
Струится золото и медь,
Сияют розовые клены, —
Так просто жить и умереть,
Благословляя все законы.
Осенний жар, осенний хлад
Загаром обдувает щеки, —
Каких потерь, каких наград
Незабываемы уроки?
И этот день, — не всё ль равно,
Что будет к вечеру иль к ночи?
Что не иссякло — то полно,
А радость горя не короче.

1938


* * *


Бегу пустыней переулка
И рассуждаю сам с собой,
И, камнем отраженный гулко,
Мой голос кажется трубой.
— Ну, что же, наступили сроки?
— Где эти ангелы твои?
А ветер бороздит мне щеки
Ожогом ледяной струи.
И ангел бронзовый на башне,
Обросший инеем и льдом,
День этот, как и день вчерашний,
Возносит в сумерки с трудом.

* * *


Недаром целый день вчера
Снаряды падали так близко,
И из-за черного бугра
В тумане возникала вспышка.
Враги сегодня тут как тут,
Всё поле трупами пестреет,
И через несколько минут
Нас пулемет соседний сбреет.
— Картечь, картечь! — Уже замки
Дают отказ и заедают,
Уже голодные штыки
О чьем-то жребии гадают, —
Но вдруг из ближнего леска
Как будто холодком пахнуло,
И чья-то чуждая рука
Прикладом сломанным взмахнула,
Кольцом торжественно блеснула,
И грудь моя исподтишка
Глотнула ветер — и вздохнула…
Летит уланский эскадрон,
Атака дочиста отбита,
И, заглушая боль и стон,
Смех обступил со всех сторон —
И смерть до вечера забыта.
Иду и воздух пью сосновый,
Считаю листья на сучках,
Лазурь томится в облаках
Весной неповторимо-новой…
Нет, сердце никогда не билось
С такой блаженной полнотой,
Мой прошлый день — лишь сон пустой,
В нем смерть моя — еще не снилась.

1937


СТИХИ К ПУШКИНУ


1

Не спится мне. Не знаю почему —
Лежу всю ночь и комкаю подушки,
Всю ночь гляжу в изменчивую тьму,
И вот — из тьмы ко мне приходит Пушкин.
— Скакал всю ночь, цыганская судьба.
Он бросил плащ и улыбнулся хмуро.
— На сорок верст случайная изба,
— Но даже в ней жандармы и цензура.
О, легкий взлет горячечной мечты, —
Мне сладостно в жестокой лихорадке
Запоминать и смуглые черты,
И разговор, текущий в беспорядке.
— Берлин? Еще бы; так и в старину,
— Российской музе странствовать не внове,
— И я свершил прогулку не одну,
— Был и Кавказ, и служба в Кишиневе. —
Стучат часы. Бессонница и бред,
Ползет рассвет, медлительный и скучный —
Уж колокольчик замер однозвучный,
И в коридоре топает сосед.

2

Шарлоттенбург, Курфюрстендам, — не верю, —
Я выдумал, проснусь и не пойму. —

Еще от автора Владимир Львович Корвин-Пиотровский
Примеры господина аббата

В новом выпуске серии «Темные страсти» — первое современное переиздание книги видного поэта и прозаика русской эмиграции В. Л. Корвина-Пиотровского (1891–1966) «Примеры господина аббата», впервые вышедшей в 1922 г. Современники сочли этот цикл фантазий, в котором ощущается лукавый дух классической французской эротики, слишком фривольным и даже порнографическим.


Рекомендуем почитать
Зазвездный зов

Творчество Григория Яковлевича Ширмана (1898–1956), очень ярко заявившего о себе в середине 1920-х гг., осталось не понято и не принято современниками. Талантливый поэт, мастер сонета, Ширман уже в конце 1920-х выпал из литературы почти на 60 лет. В настоящем издании полностью переиздаются поэтические сборники Ширмана, впервые публикуется анонсировавшийся, но так и не вышедший при жизни автора сборник «Апокрифы», а также избранные стихотворения 1940–1950-х гг.


Преданный дар

Случайная фраза, сказанная Мариной Цветаевой на допросе во французской полиции в 1937 г., навела исследователей на имя Николая Познякова - поэта, учившегося в московской Поливановской гимназии не только с Сергеем Эфроном, но и с В.Шершеневчем и С.Шервинским. Позняков - участник альманаха "Круговая чаша" (1913); во время войны работал в Красном Кресте; позже попал в эмиграцию, где издал поэтический сборник, а еще... стал советским агентом, фотографом, "парижской явкой". Как Цветаева и Эфрон, в конце 1930-х гг.


Лебединая песня

Русский американский поэт первой волны эмиграции Георгий Голохвастов - автор многочисленных стихотворений (прежде всего - в жанре полусонета) и грандиозной поэмы "Гибель Атлантиды" (1938), изданной в России в 2008 г. В книгу вошли не изданные при жизни автора произведения из его фонда, хранящегося в отделе редких книг и рукописей Библиотеки Колумбийского университета, а также перевод "Слова о полку Игореве" и поэмы Эдны Сент-Винсент Миллей "Возрождение".


Рыцарь духа, или Парадокс эпигона

В настоящее издание вошли все стихотворения Сигизмунда Доминиковича Кржижановского (1886–1950), хранящиеся в РГАЛИ. Несмотря на несовершенство некоторых произведений, они представляют самостоятельный интерес для читателя. Почти каждое содержит темы и образы, позже развернувшиеся в зрелых прозаических произведениях. К тому же на материале поэзии Кржижановского виден и его основной приём совмещения разнообразных, порой далековатых смыслов культуры. Перед нами не только первые попытки движения в литературе, но и свидетельства серьёзного духовного пути, пройденного автором в начальный, киевский период творчества.