— Вам виднее, но я бы не был столь категоричен.
Я вздрогнул. Оказалось, я разговариваю вслух. А рядом со скамейкой стоит тот самый могильщик, что оттеснил меня от могилы во время похорон. Невысокий, но жилистый, с куцей бородкой. Бывший интеллигентный человек или их сейчас по-другому называют? Не важно. Названия меняются, а суть остаётся. Образованные люди вдруг становятся бомжами, землекопами на кладбище или бог знает кем ещё.
— Разрешите присесть.
— Да, конечно.
Я досадливо подвинулся, но сил возражать не было. Сейчас начнёт рассказывать как он здорово жил, но потом пристрастился к бутылке, у него по пьянке увели квартиру, а у меня совсем нет настроения его выслушивать. Но он меня удивил. Деловито пристроился на скамейке и зажёг сигаретку.
— Скоро собираешься кони двигать?
— Что?
Он вздохнул.
— Когда собираешься в могилу?
Ах, да, он же слышал мой монолог.
— Не знаю, пару тройку дней. Надо дела уладить.
Он серьёзно кивнул.
— Это правильно. Торопиться в таких делах не следует. Ты, я вижу серьёзный человек. Главное всё путём устроить. Ты могилку здесь наверное хочешь, рядом с женой?
— Да.
— Устроим. Бабки есть?
— Есть. На книжке немного.
— Договоримся.
Он благодушно тянул дымом.
— Если не секрет, чего намылился? Ты молодой, баб ещё полно будет. Да не зыркай, я ведь жизнь знаю. Все плачут, рыдают, а потом ничего, смиряются. Жизнь она великий примиритель.
— Значит я не такой как все. И других мне не надо.
— Что так?
Я помолчал. Даже не знаю как объяснить.
— Жизнь победила меня, вот в чём дело.
Мы долго молчали, а потом он произнёс.
— Я так полагаю, что жизнь — дорожка, а не ворота. Это цирк, а не гопник с арматурой. Небо, никого не давит, можно на травке поваляться, а можно поле сеять.
— Меня давит земля под ногами. Два метра земли над моей женой.
Он пожал плечами.
— Это минута, а впереди часы.
— Ты называешь смерть моей жены сиюминутной проблемой?
Он вздохнул.
— Вся наша жизнь цепочка минут, а душа вечна. Как можно менять одно на другое! Как их вообще можно сравнивать! Горе пройдёт, ты снова будешь улыбаться. Нельзя остановить реку.
— Можно, только получится болото.
— И ты хочешь жить в болоте?
— Я вообще не хочу жить. Я человек огня. Раньше от любви сгорал, теперь от боли, потом на адском костре гореть буду.
— Твоё тело и душа принадлежат не тебе, а Богу. Он дал их тебе, он и заберёт, когда придёт время.
— Очень глупо. Если моё тело и моя душа принадлежат не мне, то кто же я? Если богу не нравится то, что я делаю или собираюсь сделать, то есть простой выход. Пусть надевает моё тело, забирает душу и живёт сам. Но если это моя жизнь, то я буду распоряжаться ею по своему усмотрению и спрашивать бога не стану.
— А ты вообще веришь в Бога?
— Не знаю, — сказал я, — мне всё равно.
Он изумлённо посмотрел на меня.
— Как нормальному человеку может быть всё равно, есть Бог или нет! Это же вопрос смысла и бессмертия души. Разве тебе всё равно, есть в твоей жизни смысл или нет? Будешь ты жить вечно или нет?
— Таня была моим смыслом жизни, а присутствие или отсутствие бога ничего не изменит в моей жизни. Он предал меня.
— Бог не может предать тебя. Только ты можешь предать Бога. Грехи — вот предательство перед Богом.
Я удивился.
— Это ещё почему?
— Потому что Бог безгрешен.
— Предают как раз те, кому веришь. Разве можно предать врага, разве враг может предать тебя? Дьявол не может предать, а вот бог настоящий предатель. Бог сам убил мою душу, значит не ему жаловаться. И я не верю в его безгрешность. Безгрешный не мог бы создать дьявола. Безгрешный не мог бы убить мою жену. Безгрешный не создал бы смерть вообще.
— Мне кажется, ты не веришь в Бога.
— Я не верю богу.
— Это одно и тоже. Веря в Бога, ты тем самым веришь в его промысел.
— В то, что бог знает как надо лучше? Но бог не отвечает на главный вопрос. Как избавиться от боли?
— Нужно просто терпеть.
— Терпеть! Вот для чего нужен бог? Тупо терпеть! Лучше бы он помогал радоваться. Лучше бы он учил как жить здесь на земле, а не умирать всю жизнь, чтобы потом попасть в рай.
— Ты не прав. Бог даёт силу жить. Я не понимаю, как можно не верить. Как пусто без Бога, как душно! Если нет Бога, значит, ты веришь только себе и только в себя. Ты сам лишаешь себя свободы. Ведь человеческие силы предельны, а значит, ограничены твои возможности. А с верой, ты способен выйти за пределы слабых человеческих сил.
— Я могу с верой в бога и его помощью оживить жену?
— Нет, конечно, никто не способен.
— Так чего ты мне паришь! Смерть есть смерть и перед ней бессилен даже бог.
— Что касается смерти, есть прекрасный пример. Гусенице кажется, что она умирает, а на самом деле она превращается в прекрасную бабочку.
Я хмыкнул.
— И никто не спрашивает гусеницу — хочет ли она летать и быть кем-то иным, чем она является сейчас. А вдруг она высоты боится!
Могильщик покачал головой.
— Так устроен мир, так устроены мы. Жизнь — движение, только смерть неподвижна.
— Поэтому ты работаешь на кладбище?
Он улыбнулся.
— Шекспира читал? Могильщик самая что ни на есть романтическая и жизнеутверждающая профессия.
— Закапываешь других, потому что сам смерти боишься?
— Боюсь. Все боятся. Бог есть, а умирать страшно.
