Повод жить - [12]

— Трусы?

— Вовсе нет. Давно замечено, что первыми гибнут самые смелые и самые трусливые. Жизнь регулирует сама себя. Простое сравнение с кошкой. Она никогда не будет связываться с человеком или собакой. Но если речь идёт о потомстве, может напасть даже на здорового пса. Выживет тот, кто реагирует на ситуацию адекватно. Знает, когда нужно драться, когда убегать.

— Время разбрасывать камни и собирать их.

Он улыбнулся.

— Что-то в этом роде.

— Значит, никто не умирает случайно?

— Я этого не говорил. Есть те, кого убивают пьяные водители, погибшие при терактах и прочие ситуации, которые нельзя предусмотреть и предотвратить. Но процент «настоящих» несчастных случаев не слишком велик. Большая часть — просто выбраковка.

— Выбраковка!

У меня возникло вполне логичное желание дать другу в учёную морду, но к чему? Бесполезно. Для него люди — просто статистические данные.

— Но в странах, где лучше прописаны законы, где их выполняют, погибших в автокатастрофах намного меньше.

— Верно. Это к вопросу о выживании рода. В тех странах более совершенная общественная организация и более качественный выбор вожаков. А значит, они более адаптивны и эффективны. Вот и всё.

— Вот и всё.

Я затушил сигарету и встал.

— Мне пора.

— Куда ты пойдёшь на ночь глядя в таком виде. Оставайся. Всё равно жена ночует у матери.

Я подумал и согласился. Возвращаться домой не хочется.

День седьмой

Я шёл домой, чтобы выполнить последнее обещание. После этого, я буду свободен от обязательств. Кресло-качалка не займёт много времени. Но даже если займёт, мне уже некуда торопиться.

Ясное прохладное утро. Пять часов. Мост безлюден за исключением одного человека. Сгорбленная фигура сидит на перилах, зябко ёжится и обнимает себя руками.

Я подошёл ближе. Из утренний дымки проступал силуэт. Мужик устроился на перилах как на насесте. Ещё один огорчённый жизнью.

Я встал рядом. Он не обратил на меня ни малейшего внимания. Я перелез через перила и сел рядом. Он оказался моложе, чем я думал, только не очень ухоженный. Лет на пять старше меня. Когда-то, наверное, был вполне симпатичным, впрочем, в молодости все симпатичные. Растрёпанные тёмные кудри. Седина уже зримо начала появляться, но ещё не завоевала настоящий плацдарм для наступления. Так только, отдельные передовые отряды, разведка боем. Тёмная густая щетина. Правильные черты лица, но сейчас лицо опухшее и красное. Неподвижное, как маска. Глаза пустые и тёмные как вода под нами. Одет в просторный свитер на голое тело и старые джинсы. Руки сложены на коленях и пальцы нервно вздрагивают. В правой руке ополовиненная бутылка дешёвого коньяка. Я вздохнул. Такой коньяк хуже любой сивухи. Мужик, не оборачиваясь, протянул бутылку.

— Будешь?

Я заколебался, но взял. Неизвестно какой цирроз можно подхватить от такого типа, но, учитывая, что жить мне оставалось совсем недолго, переживать из-за здоровья особо не стоит. Отхлебнул и поморщился. Я прав, лучше бы самогон. Протянул бутылку обратно и спросил:

— Ты веришь в бога?

— Ага, — печально сказал мужик. — Гнал от себя эту хрень гнал. — Он отхлебнул, но даже не заметил вкуса. Речь потекла медленно и меланхолично, — Но не прогнал. Сердцем верю. Умом нет, но вся проклятая натура верит, и с этим я ничего не могу поделать. Это как секс. Если ты одинок, можешь сколь угодно себя убеждать, что тебе не нужны женщины, и ты спокойно можешь прожить без секса, но ведь тело не обманешь. Ему похрену как ты себя успокаиваешь. Оно говорит «Хочу» и плевать на то, что думаешь. Тело ведь тоже думает, у него свои мысли, своя правда.

Так и с верой. Я долго убеждал себя, что Бога нет, но душу не обманешь, она всё равно говорит: «Бог есть» и плевать ей на все твои доводы. Я много раз говорил душе, что её существование антинаучно, что её нет, потому что просто не может быть. Всё выдумки и последствия субъективного взгляда на мир. Что душу никто никогда не видел, а значит говорить о её существовании смешно и глупо. А весёлой душе пофигу, верю я в неё или нет. У неё тоже свои мысли, своё знание. Ухахатывается только, развлекается мать её. Хоть из пушки по ней пали, ничего не изменишь, — шатен грустно покачал головой. — Ничего.

Я мрачно смотрел вниз. Тёмные, свинцовые волны мягко перекатывались под ногами. Несколько десятков метров, а у меня никакого страха. Весь атрофировался или временно?

— Ненавижу твоего бога!

Алкаш пожал плечами.

— Дело житейское. Только не моего, а нашего общего Бога. А за что, если не секрет?

— Он отнял мою женщину.

— Бывает. Сочувствую. Но ты совершаешь популярную ошибку. Она не твоя женщина. Она вообще не твоя. Она принадлежит Богу. И ты ему принадлежишь. И я ему принадлежу. И даже дьявол ему принадлежит, хотя отрицает это. Потому и дьявол, что любит отрицать, а не утверждать.

— Тогда зачем мы, зачем всё?

— А Бог его знает.

— Но зачем он сделал это? Зачем лишил меня радости, смысла жизни, стержня на котором держалась моя воля?

— Ох, горе, — вздохнул алкаш. — Все думают, что лучше Бога знают, что ему делать. Священники говорят от его имени, люди права качают, только у него самого забыли спросить. Не знаю, может ему она нужнее, чем тебе.