Повести и рассказы - [104]

— Да, — сказала миссис Макги, — каждый раз.

— А в церковь часто ходили? Раза два в неделю, наверно?

— Нет, — сказала миссис Макги, — мы ходили туда раз в год, в день его рождения. Мы ходили туда и молились друг за друга и за всех, кого только могли вспомнить. На обратном пути мы заглядывали в аптеку купить мороженого и возвращались домой прогуливаясь, потому что день рождения его в августе, когда вечером так приятно пройтись. И вот теперь он поскользнулся и ушиб голову. Что, Билл совсем захлебся?

Все это время мальчик слушал, что говорят миссис Макги и санитары, и то на них смотрел, то на Билла.

Миссис Макги посмотрела на мальчика таким взглядом, будто она одна во всем мире знала ему настоящую цену и уважала как взрослого, и сказала:

— Билл-то захлебся, Пóэт.

— Я Эд, — тихо откликнулся мальчик. — Эд Макги. Брат Билла Макги. — Он сказал это так тихо, что никто не расслышал.

— Потеряли мы Билла, — сказала миссис Макги. — Как же нам быть теперь, а?

— Я Эд, — сказал он снова, — я брат Билла. Билл всегда был мне братом, настоящим братом.

— Мы собирались отпраздновать день его рождения, как в прошлом году, — сказала миссис Макги. Что, Билл совсем… — спросила она одного из санитаров.

— Боюсь, что да, — сказал тот.

И все это время мальчик был там. Он был там и тогда, когда собрались соседи и из всех женщин не плакала только одна — миссис Макги. Он был там, пока не вспомнил про свою мать и своего отца. Он вспомнил про них, и опять ему захотелось, чтобы звали его не Пóэтом и чтобы мать его была не актрисой, а отец не профессором поэзии.

Придя домой, он увидел свою мать и отца. Мать его была очень красивая и молодая, и он никак не мог понять, почему она не такая, как мать Билла. Мать Билла была не молодая и не красивая, и вовсе не умная, и уж, конечно, она не играла в театре; но она была матерью Билла, собственной его матерью, и это было все, чем она хотела быть и была. Отец его был самый красивый мужчина, какого ему приходилось видеть, — молодой, быстрый и легкий, — словом, совсем не такой, каким по рассказам миссис Макги представлялся мальчику отец Билла. Отец Билла работал вагоновожатым, он работал, пока это ему не надоело, и тогда он ушел из дому, уехал в Лондон, а может быть и дальше, в Париж — делать то же самое на новом месте.

Мать мальчика одевалась, когда он вошел в комнату. В комнату, отделанную самим Анджело. У этого Анджело был тонкий, девчоночий голос, и, целуя руку его матери, он обычно восклицал: «Вы очаровательны, вы просто очаровательны!» Матери не понравился вид сына, к тому же она была чем-то взволнована и курила сигарету в блестящем мундштуке, и на кончике сигареты наросло уже много пепла.

— О, Пóэт! — сказала она. — С кем ты опять подрался?

— С девчонкой.

— С девчонкой?

— Да. Она не захотела взять свои слова обратно.

— Что же она такого сказала?

— Она сказала, что я особенный. Я не особенный. Сказала, что мне шесть лет. Мне шесть с половиной. Сказала, что меня зовут Пóэт Кобб. Меня зовут Эд Макги.

— Эд Макги? Кто такой Эд Макги?

— Брат Билла Макги.

— О господи, что это еще за Билл Макги?

— Сын миссис Макги.

— О, Пóэт! — сказала мать. — Джордж, — позвала она мужа, — будь добр, расстанься на минуту со своим сонетом и прояви хоть чуточку интереса к собственному сыну.

Из кабинета с листом бумаги в руке вышел его отец.

— Энн, — сказал отец, — послушай-ка, что я написал. Тебе посвящается. «О прекраснейшая из прекрасных, не сыскать красоты благороднее, ты воистину…» Он вдруг умолк, потому что увидел лицо своего сына. — Что это с ним, Энн?

— О слепец из слепцов, ты воистину слеп! — сказала мать. — Разве ты не видишь? Он опять подрался. На сей раз с девчонкой.

— Она, должно быть, раздразнила его?

— Ну конечно, — сказала мать. — Она вздумала заявить, что он особенный. Пóэт, ты бы присел, что ли? Сядь, пожалуйста, вот на этот стул.

Мальчик сел на жесткий стул.

— Джордж, — сказала мать, — мне нужно одеться к обеду. Я должна выглядеть сегодня как можно лучше. Мы опаздываем, а от этого может пострадать моя карьера. И потом я бы хотела поговорить с тобой наедине. Так что давай поговорим, пока я буду одеваться. А ты, Поэт, посиди здесь.

— Что, здорово глаз болит? — спросил, подойдя к мальчику, отец.

— Ах, вовсе он у меня не болеет, — сказал мальчик.

— Ах, вовсе он у меня не болит, — поправил его отец. — Что же у тебя болит?

— Мой брат…

— Нет у тебя никакого брата.

— Билл Макги, — сказал мальчик. — Он мой брат. Он захлебся.

— Захлебнулся, — сказал отец. — Если ты намерен стать поэтом, то тебе не мешало бы научиться правильно говорить.

— Не намерен я стать поэтом. Я стану вагоновожатым.

— В таком случае, — сказал отец, — ты можешь говорить «захлебся» вместо «захлебнулся», «болеет» вместо «болит» и так далее и тому подобное. Если глаз у тебя не болит, то что же болит?

— Джордж, — позвала мужа Энн, — я не хочу опаздывать на этот обед, и мне нужно поговорить с тобой наедине. Не будешь ли ты добр оставить на минуту Поэта и последовать за мной?

— Изволь, моя красавица из красавиц! — сказал Джордж.

— Ах, заткнись, пожалуйста, — попросила его жена.

— Самая удивительная как в красе, так и в правоте своей, — сказал муж. — Самая прелестная, самая рыжая.