Повести и рассказы - [103]

Его побила девочка с лицом сплошь в веснушках и с яблоком в немытой руке.

Но он не плакал, как не плачет мальчонка-носильщик, которому приходится тащить целую кучу чемоданов: ноша не по силам ему, и он слабеет от каждого шага, спотыкается и чуть не падает, и ручки чемоданов то и дело выскальзывают у него из пальцев, но он все-таки справляется кое-как и не плачет. Мальчик сам однажды видел такое: негритенок нес кожаные чемоданы его отца, а его отец даже и не замечал носильщика, даже и не пытался хоть чуточку ему помочь.

Он сидел одинокий, пристыженный и сердитый, и все-таки не плакал, хотя под правым глазом у него был синяк, а верхняя губа была разбита и вспухла.

— Я еще доберусь до этой девчонки, — сказал он сам себе. — Как бы там ее ни звали, я доберусь до нее.

А случилось все это вот как. Он стоял возле дома Билла Макги, разглядывал ступеньки лестницы, думал о том, что не мешало бы их подправить, и думал еще о чем-то своем и вдруг услышал, как рядом кто-то громко надкусил яблоко. Он обернулся и увидел перед собой веснушчатую девчонку. Она была большая, лет восьми, а может и девяти, глядела сущей дикаркой и не улыбалась. Он посмотрел на нее, послушал, как шумно вгрызается она в хрусткое яблоко, — но ничего не сказал. Он ничего не сказал, так как очень часто говорил не то, что надо. Он просто опасался затевать разговоры.

— Я знаю, кто ты, — сказала девочка.

Голос у нее был резкий, недружелюбный, и мальчик подумал, что живет она, должно быть, где-нибудь на дереве или же среди скал. Если на дереве, то на очень высоком; если среди скал, то, наверно, прячась в каких-нибудь кустах, так чтобы не приметили ее орлы и совы.

— Да, — сказала она. — Я знаю, кто ты.

— Не знаешь, — сказал он. (Откуда ей было знать?)

— Знаю, — сказала девочка с яблоком. — Ты не такой, как другие мальчики. Ты особенный мальчик.

— Ничего подобного.

— Да, особенный. У тебя даже имя особенное.

— А вот и нет.

— А вот и да. Тебя зовут Пóэт Кобб, а такого имени и нет вовсе.

— Меня зовут Эд.

— Эд? Ну а дальше?

— Эд Макги.

— Эд Макги! — сказала веснушчатая. — У Билла Макги нет братьев.

— Я брат Билла, — сказал мальчик. — Я его брат Эд.

— Никакой ты не Эд, — сказала девочка. — Выдумываешь ты все. Ты Пóэт Кобб. Тебе шесть. Твоя мама актриса, а папа — профессор поэзии в Сити-колледже.

— Возьми свои слова обратно, — сказал он.

— Какие слова?

— Все.

— Все это правда, — сказала девочка.

— Все это неправда. Возьми свои слова обратно.

— Не возьму.

— Раз так, вот тебе, получай!

Сжав кулаки, он кинулся к девочке, замахнулся что было силы, но поскользнулся, потерял равновесие и упал.

Он вскочил не мешкая, чтоб снова ринуться в атаку, и как раз в это время увидел машину скорой помощи, подкатившую к дому миссис Макги. Он сразу позабыл и про гнев свой, и про драку, и мысли его теперь были уже о скорой помощи и о том, что могло ей понадобиться возле дома Билла Макги, как вдруг что-то твердое, как камень, обрушилось на его правый глаз и ослепило его. И он снова самым позорным образом шлепнулся на землю, потом снова вскочил на ноги и заработал обоими кулаками, тщетно стараясь попасть в девочку.

Он только было оправился чуть-чуть и начал видеть, правда, не очень отчетливо, как снова его что-то ударило, на этот раз по губам, и он снова упал.

Когда он поднялся, девочки уже не было рядом, а люди из скорой помощи стояли на крыльце дома миссис Макги.

Он увидел, как девочка удаляется по улице, на ходу догрызая свое яблоко. А у него был подбит правый глаз и из губы текла кровь.

— Меня зовут Эд Макги, — сказал он чуть слышно.

Он сказал это злой девчонке, которая шла себе по улице как ни в чем не бывало. Он сказал это своей матери, своему отцу, миссис Макги, Биллу, и злой девчонке, и самому себе.

Потом он поднялся на крыльцо, к тем двоим из скорой помощи, и спросил:

— Что случилось?

— Несчастье случилось. А что это с тобой?

— Что случилось? Какое несчастье?

— Ты бы лучше шел домой.

— Это и есть мой дом. Какое несчастье?

Дверь отворилась, и он увидел миссис Макги. Он сразу же понял, что случилось что-то ужасное. Миссис Макги вышла, неся на руках Билла. Но странно, это был Билл и в то же время как будто не Билл, а что-то совсем другое.

— Что случилось? — спросил мальчик у миссис Макги.

— Я думаю, он захлебся, — сказала миссис Макги. — Он был один в ванной, купался, — ведь мы с ним собирались сегодня в церковь, к вечерне, — и должно быть, он поскользнулся, ушиб голову и захлебся.

Она протянула одному из санитаров маленькое тело, закутанное в пальто.

— Я укутала его. Так ему будет теплее. Это пальто его отца, — сказала она. — Что, Билл совсем захлебся?

Миссис Макги говорила и двигалась так, словно она ничуть не была взволнована. Она двигалась и говорила печально. Такой же вот печальной кажется корова, когда она смотрит на заходящее солнце. Голос у миссис Макги был мягкий и печальный, и казалось, будто она и не знает даже, о чем и зачем говорить.

Один из санитаров — не тот, что держал на руках Билла, а другой — попробовал расспросить ее кое о чем.

— Что же, каждый раз, как вы собирались в церковь, Билл купался? — спросил он.