Повести и рассказы - [73]

— Эгей, разморило, что ль? — гаркнул над ухом Кабалин.

Никита очнулся и испуганно посмотрел на распаренные до красноты телеса бригадира, позавидовал его почти квадратной груди, густо заросшей пушистыми рыжими волосами, сравнил с собой — куда тягаться тощей мальчишеской фигуре со статью матерого мужика! — а тот с наслаждением хлестал мочалкой по бедрам.

В раздевалке Кабалин задержал уже одевшегося Шандабылова:

— Федорыч, магарыч ставлю! Звонил в роддом — дочка родилась! Айда, навестим жену, потом ко мне...

— Бракоделом заделался? Ты ж мальчонку хотел!

— Клавка перетягала, она богатырь!

— Не смогу, видать. Я в завком бегу. Клаве привет передай. А магарыч в другой раз раздавим.

Никита удивился неожиданному проявлению чувств этих людей, таких серьезных и сосредоточенных в работе, словно запирают накрепко они свои души; не позволяя тратить ни грамма энергии на пустяки. А для них он посторонний, пацан, едва вылупившийся из учеников... Никита застегнул пуговицы рубашки. Свою и Кабалина спецовки повесил в шкафчик, защелкнул висячий замочек.

— Двинулись? — Кабалин обнял парня за плечи, подтолкнул к выходу; и говорил, не переставая, на ходу: — Ух и девка здоровенная, вся в мать! Четыре шестьсот весит, не шутка! — Его осенило: — Слышь, айда со мной, проведаем Клавку, дело говорю!

Он просветлел, резкие черты лица разгладились; от счастья, хоть и жданного, но все-таки свалившегося неожиданно, круглились глаза, и если бы не глубокие морщины, то вполне сошел бы за молодого парня — столько в нем обнаружилось ребячества: Кабалин, выйдя из цеха, поддал комок бумаги. Заразившись его весельем, Никита отпасовал комок.

Солнце провалилось за высокий корпус кузницы, только кроваво горели стекла в окнах верхних этажей других корпусов, золотились крыши и принарядились липы, росшие двумя рядами вдоль проезда.

Около проходной Кабалин завернул в буфет: купил яблок, вареных яиц, две плитки шоколада, бутылку апельсинового сока и все уложил в авоську. Он спешил, радуясь предстоящей встрече с женой и дочкой.

Роддом находился поблизости от завода в двухэтажном старинной кладки здании. Кабалин ворвался в приемный покой, долго не появлялся, видимо вымаливая свидание, потом выскочил уже без авоськи и побежал за угол.

Впритык к стене росла старая береза. Кабалин цепко ухватился ногами и руками за корявый ствол и полез наверх; позвал парня: «Айда сюда!» Вскарабкавшись на березу, Никита уперся макушкой в его ботинки и не попросил отодвинуться: Кабалин неотрывно разглядывал в окне белый сверток, который показывала медсестра. Никите было неудобно, затекли оцарапанные шершавой корой руки, но он не мешал счастливому отцу.

Медсестра погрозила пальцем и скрылась. Никита спрыгнул с дерева, слез и Кабалин: куда пропали его хмурость и нелюдимость, ведь до этого редко подымал глаза, больше зыркал исподлобья.

— Видал? Похожа на меня? — допытывался Кабалин у парня.

— Кажись, похожа, — вообще-то Никита не нашел сходства, разве рассмотришь на таком расстоянии да еще через окно. Добавил: — Нос как у тебя...

— Эхма! — Кабалин взял парня под локоть. — Как отчим-то поживает? Крепкий мужик он...

Напоминание об отчиме вернуло Никиту в привычный, устойчивый мир отношений, и случившееся с ним в этот день поблекло и стушевалось: ведь надо куда-то бежать, о ком-то беспокоиться.

— Я пойду за ним...

Он свернул в тихий заводской переулок: за палисадниками кустятся вишенники, верткие листья тополей шуршат от слабого ветерка — здесь уцелели и доживают последние дни деревянные приземистые домишки, почерневшие и покосившиеся; рядом шумное шоссе, в ста метрах за высоким забором — завод, и слышно, как на шихтовом дворе в литейном цехе разгружают металлолом. Ветхая слободка, где некогда ютился рабочий люд, пропахла формовочной землей, гудроном — им промазаны рубероидные крыши, он плавится на солнцепеке и пузырится ноздреватыми крупными каплями.

Сапожная мастерская — низенький дощатый закуток, выкрашенный в веселый голубой цвет, прилепилась между заведением по ремонту металлоизделий и парикмахерской. Всю переднюю стенку занимает окно с частым переплетом рамы — стекла маленькие, в тетрадный лист. Противоположной стенки как таковой нет, вместо нее — глухой деревянный забор, а за ним завод и железнодорожное полотно. Когда из завода выходит груженый состав и вагоны татакают на стыках рельсов, мастерская мелко дрожит, в жестянке из-под леденцов шевелятся сапожные гвозди — коренастые, с широкой шляпкой; и обязательно падает с полки туфля или ботинок. В клетушке для клиентов может разместиться не более трех человек, да и то будет невпроворот. Сапожник отделен от клиентов окошечком и фанерной дверью.

По тому, что посетителей не было и не стучал молоток о подошву, Никита догадался о настроении отчима. Пододвинув кресло к столу и очистив его от сапожного инструмента, отчим рисовал карандашом на куске ватмана неизменные самолет, облака, солнце, огромную выгнутую полусферу планеты и падающего на нее человека с раскинутыми руками и ногами. Отчим сопел, тянулся лечь грудью на стол, путался в брезентовом фартуке, заляпанном варом и клеем, но не мог оторвать кожаные культи от сиденья.