Повесть о заколдованных шакалах. Древние тамильские легенды. - [25]

Шли годы. В наслаждениях проводил Ковалан все свои дни и ночи. Не задумываясь, тратил он богатства, накопленные вековым трудом его славных предков. Каннахи же, хотя и страдала от того, что супруг покинул ее, скрывала свое горе и, нисколько на мужа не злобствуя, как и прежде, примерно наполняла свои обязанности хозяйки дома. И вот однажды подошел срок празднеств в честь бога Индры[160], которые, согласно обычаю, жители Чолы ежегодно устраивали в своем городе. В конце этих празднеств все горожане, каждый, со своими домашними и слугами, отправлялись к морю для игр и развлечений. Пришел на берег и Ковалан с Maдави. Вечер опустился на великую столицу Чолов. Каким сладостным обещал он быть для веселых девушек, дарящих свою любовь пылким возлюбленным, и каким горестным для тех, кто, подобно Каннахи, терпеливо переносил боль разлуки с любимым!

Пастухи в селениях под нежные звуки камышовых дудок загоняли в хлева добрых коров. Над бутонами ароматных цветов жужжали пчелы. Легкий ветерок разносил благовоние прибрежных рощ. Юные хозяйки, звеня браслетами, зажигали лампы в своих домах. Молодой месяц, появившись в небе, прогнал черную тьму — так молодой царь из династии Пандиев прогоняет полчища врагов. Как хорошо в такой вечер возлюбленным, забывшимся среди ласк! Как тяжко тем, чьи мужья ушли от них прочь! Эти несчастные женщины не вспоминают о жемчуге нарядов своих, и сандаловая паста напрасно ждет прикосновенья к их нежной прохладной коже. И не украшают они одинокое ложе свое вечерними цветами.

Придя к берегу моря, Ковалан взял из рук Мадави ви́ну[161] и стал петь. Он пел одну песню за другой, а Мадави все вслушивалась и никак не могла уловить внутренний смысл его слов. «Он так поет, будто любит уже не меня, а другую», — подумала она и, отняв у него вину, запела сама. И хотя в мыслях ее не было никого, кроме Ковалана, она пела так, будто кто-то другой уже запал ей в сердце. А Ковалан, разгадав, как ему казалось, внутренний смысл ее песен и чувство, которым они были проникнуты, подумал: «Да ведь она поет, уже к другому стремясь». И страшно стало ему. Неожиданно испытал он гнетущее и смутное предчувствие: словно вот-вот случится с ним беда — плод дурных деяний, совершенных им в прошлой жизни[162]. Внезапно почувствовал он ненависть к танцовщице и покинул ее, не простившись.

Когда он пришел домой, Каннахи только посмотрела на супруга своего и улыбнулась робкой, грустной улыбкой. А когда остался он с нею в спальне, то увидел, как тяжко она страдает, сколь изнурено ее прекрасное тело. Горестно воскликнул тогда Ковалан:

— Я пребывал в любовной связи с этой распутницей, что ложь выдает за правду! Богатства, в изобилии скопленные моими предками, я промотал и стал бедняком! Друзья мои покинули меня, как птицы, улетающие от берегов пересохшего водоема. Как горько и стыдно мне теперь!

Каннахи, слыша это, подумала: «Он так мучается лишь оттого, что ему больше нечего дать Мадави». Тогда она смиренно предложила:

— У меня, рабыни твоей, еще остались два ножных кольца, возьми их.

Он же, поразмыслив, так отвечал ей:

— Возьму твои ножные кольца. Отправлюсь с ними в Мадуру и продам их, а на вырученные деньги накуплю разных товаров, стану торговать, чтобы скорее возвратить потерянное. Да, вот так и сделаю. Ты отправишься вместе со мной.

Каннахи с радостью согласилась, хотя знала, что тяжкие испытания ожидают их на этом пути, ибо за день до того привиделся ей страшный сон, что погибнет ее возлюбленный супруг в большом городе, поносимый и оклеветанный. Той же ночью, пока не истек еще срок последней вахты[163], Ковалан разбудил ее, и они тайно, никем не замеченные, вышли из города и направились по северному берегу Кавэри на запад. Сначала они шли вдвоем, но вскоре у одной рощи им встретилась обитель одной джайнской отшельницы[164] по имени Кавунди. Они почтительно приветствовали ее, а она сказала им:

— Вижу, что вы люди благородного происхождения. Жаль, что не могу отговорить вас от путешествия в Мадуру, ибо лесная дорога не для нежных ног этой прекрасной молодой женщины. Но я тоже собираюсь в Мадуру, чтобы разузнать у тамошних мудрецов кое-что относительно добродетели и знания совершенного поведения. Там же надлежит мне почтить изображение великого джайнского мудреца.

Ковалан, Каннахи и отшельница продолжали свои путь вместе и через несколько дней достигли окруженного садами города, называемого Арангам[165]; затем на плоту они переправились на южный берег Кавэри и остановились отдохнуть в прелестном храмовом саду.

Как раз в то время проходили мимо двое — блудница и распутник. Только увидели эти бродяги бедных супругов, тотчас принялись оскорблять их и поносить. Рассердилась Кавунди и, чтобы наказать негодяев, произнесла магическое заклинание и превратила их в шакалов. Но Ковалан и Каннахи пожалели их; они упросили Кавунди, чтобы та лишь на год оставила их в образе шакалов, а потом вернула им человеческий облик.

Путешествуя так втроем, они достигли Урейура[166], где и остановились на ночлег.

На другое утро они снова отправились в путь, но, пройдя немного и утомившись, сделали остановку. Затем встретился им один вишнуитский брахман. Когда Ковалан спросил у него дорогу в Мадуру, он ответил: