Основные персонажи
Уцусэми – супруга правителя Хитати (см. кн. 1, гл. «Пустая скорлупка цикады»)
Министр Двора (Гэндзи), 29 лет
Эмон-но сукэ (Когими) – младший брат Уцусэми
Правитель Кавати (правитель Ки) – сын правителя Хитати, пасынок Уцусэми
Человек, которого ранее мы называли Иё-но сукэ, через год после кончины ушедшего на покой Государя был назначен правителем Хитати[1], куда и отправился, забрав с собой супругу, ту самую, что сложила когда-то песню о «дереве-метле».
Слух об изгнании Гэндзи донесся до далекого Хитати, и нельзя было сказать, чтобы женщина осталась к нему равнодушной, однако могла ли она отыскать средство сообщить Гэндзи о своих чувствах, когда даже ветер, перелетающий через вершину горы Цукуба (159)[2], казался ей ненадежным? Долгие годы не имели они вестей друг от друга. Но вот, хотя думалось, что испытаниям Гэндзи не будет конца, он возвратился в столицу, а осенью следующего года туда выехал помощник правителя Хитати.
Случилось так, что именно в тот день, когда правитель достиг заставы, Гэндзи выехал в храм Исияма[3], дабы отслужить там благодарственный молебен. Помощник правителя Хитати, услыхав от встретивших его у заставы людей, среди которых был и сын его, наместник Кии, о том, что скоро здесь должен проехать господин Гэндзи, решил, что им трудно будет разъехаться, и на рассвете следующего дня поспешил покинуть заставу, однако же многочисленные кареты сопутствующих ему дам, тесня друг друга, продвигались крайне медленно, а солнце тем временем поднималось все выше и выше. Они добрались до побережья Утиидэ, когда на дороге показались передовые Гэндзи. Громко возглашая: «Господин уже миновал гору Авада!», они двигались плотной толпой, так что объехать их не представлялось возможным. Путники из Хитати принуждены были остановиться у горы Заставы, Сэкияма. Отведя кареты под растущие по обочинам криптомерии, слуги распрягли быков, а сами устроились в тени деревьев и, почтительно склонившись, стали ждать, пока проедет Гэндзи.
Свита помощника правителя Хитати производила весьма внушительное впечатление, даром что часть ее оставалась в провинции, а часть была отправлена в столицу заранее. Примерно из десятка карет выглядывали края рукавов и подолы разнообразнейших оттенков – благородные, без всякого налета провинциальности. Можно было даже подумать, что какие-то знатные дамы приехали сюда из столицы, дабы посмотреть на отправление жрицы в Исэ или на какую-нибудь другую столь же великолепную церемонию.
Гэндзи, снова вознесенный судьбой, тоже был окружен бесчисленным множеством приближенных, и вряд ли кто-то из них не обратил внимания на стоящие у дороги кареты.
Приближалась к концу Долгая луна, осенние листья сплетались в чудесном узоре, земля же была расцвечена живописнейшими пятнами поблекших от инея трав. Не менее живописными представлялись взору беспорядочной толпой выходившие из здания заставы приближенные Гэндзи в разноцветных дорожных платьях, украшенных сообразными званию каждого вышивками и узорами. Занавеси в карете самого Гэндзи были опущены, но, призвав Когими – теперь его называли Эмон-но сукэ, – Гэндзи сказал:
– Ваша сестрица должна наконец оценить мое постоянство. Я доехал до самой заставы, чтобы встретить ее.
Гэндзи часто с нежностью вспоминал эту женщину, но не бессмысленно ли было обращаться к ней с обычными, ничего не значащими словами? Она тоже не забывала его, и эта встреча пробудила в ее душе трогательные воспоминания.
«Слезы текут,
Уезжаю ль, домой возвращаюсь -
Не могу их сдержать.
«Уж не ключ ли забил у заставы?» -
Думают, верно, люди.
Впрочем, вряд ли он узнает…» – посетовала она, но, увы, что толку…
Когда Гэндзи возвращался из Исияма, Эмон-но сукэ встретил его у заставы, рассыпаясь в извинениях: простите, мол, что не смог сразу же к вам присоединиться.
Когда-то, когда он был совсем еще ребенком, Гэндзи, полюбив, приблизил его к себе, и мальчик жил под сенью его покровительства, пока не надели на него шапку придворного. Когда же в жизни Гэндзи произошли неожиданные перемены, юноша, испугавшись людской молвы, уехал в Хитати, что несколько умалило расположение к нему Гэндзи, хотя внешне это никак не проявлялось. Не испытывая к юноше прежнего доверия, Гэндзи все же ввел его в число самых близких своих домочадцев.
Бывший правитель Кии стал теперь правителем Кавати. Его младший брат в свое время, отказавшись от звания Укон-но дзо, последовал за Гэндзи в изгнание, за что Гэндзи теперь особенно его отличал, и, видя это, многие раскаивались: «О, зачем так стремились мы подольститься к тем, кто был в силе?»
Так вот, призвав Эмон-но сукэ, Гэндзи вручил ему письмо.
«Удивительно, что он до сих пор помнит о том, о чем любой на его месте давно бы забыл», – изумился юноша.
«На днях я имел возможность убедиться в связанности наших судеб… Поняли ли это Вы?
На скрещенье дорог
Случай нас свел, и надежда
Возникла в душе.
Но, увы, все напрасно – ракушек
В пресном море не стоит искать…
О, как завидовал я «хранителю заставы» (224), как досадовал… – писал Гэндзи. – Так давно мы не сообщались друг с другом, что я не могу отделаться от ощущения, будто пишу вам впервые. Вместе с тем я не забыл ничего, и чувства мои так же сильны, как если бы зародились сегодня. Но, может быть, вы и теперь будете корить меня за ветреность?..»