Повесть о военных годах - [54]

— Давай домой, дорогу знаешь: проверили уже!

Крутой берег большого оврага весь изрыт землянками, точно гнездами стрижей. В них расположились бойцы. Неподалеку от беспомощно уставившихся в небо четырех брошенных врагом семидесятимиллиметровых пушек, в большом, видимо офицерском, блиндаже, обшитом изнутри досками, расположился штаб 1-го танкового батальона. Начальник штаба старший лейтенант Исаев уже приехал сюда с писарями и связистами, и работа шла полным ходом. В глубине на нарах спали комбат и еще кто-то из командиров.

Мария Борисовна, сняв тугую повязку Толока с моей посиневшей и похолодевшей руки, промыла и перевязала рану. Собственно, ничего страшного не было — ранение мягких тканей, как говорят в таких случаях, но все же было очень больно.

Примостившись около весело потрескивавшей «буржуйки», пыталась согреться и немного обсохнуть. Хотелось спать, но неутомимый Исаев долго не давал уснуть: его интересовали все подробности боя, все, что я знала о выбывших из строя танкистах и машинах.

Совсем к утру часовые привели санитара Панкова. Он был очень сердит и за что-то возмущенно отчитывал пришедшего с ним солдата-часового; при этом у него смешно, как у кота, шевелились усы.

Ночное путешествие Панков предпринял специально для того, чтобы разыскать меня.

— Сижу, смотрю: ночь на дворе, а ее все нет. Ох ты, напасть какая! Может, случилось что? А не случилось, так голодная девчонка-то. Я и пошел искать, — степенно начал рассказывать Панков, обращаясь к Исаеву и писарям и доставая при этом из мешка свои запасы: чернослив, банку с вареньем, пряники — все, что осталось от праздничных посылок.

На радостях я поцеловала его прямо в усы. Он добродушно отмахнулся:

— Ишь ты, сластена… — но был тронут и доволен.

Оказалось, Панков в поисках нашего батальона пробродил всю ночь. Заблудившись в темноте, он попал в проволочное заграждение и долго плутал, как в лабиринте. Он бы так и пробродил до утра, если бы не попал ногой в клубок мелкой витой проволоки — «малозаметные препятствия». Панков попытался высвободить пленную ногу. Но тщетно. Липкая, как репей, проволока не поддавалась: цеплялась за полу шинели, хватала за руки. Панков начал терять терпение, не удержал равновесия и упал прямо в густой клубок проволоки, запутавшись в ней сразу и руками и ногами. Огорченный длительными безуспешными поисками, полный беспокойства за мою судьбу, Панков неожиданно для себя закричал «караул». Привлеченные таким необычайным в условиях фронта призывом, прибежали часовые. Они выручили Панкова из проволочного плена и привели к нам.

Из всех санитаров я больше всех любила Панкова. Старый колхозник — ему за пятьдесят, — он с первых же дней войны пошел добровольцем в Советскую Армию. В военкомате он попросился в санитары.

— Людей люблю, — говорил он, — хочу людям быть полезным. Глаз у меня уже старый, стрелок из меня плохой, да глаз мой хозяйский, у молодых такого нет, а за раненым, как за дитем малым, присмотр нужен настоящий.

Держался Панков степенно и при этом добродушно опекал молодежь: и танкистов, и поваров, и шоферов. Особой своей обязанностью он считал заботу о «девчонках» — обо мне и Марии Борисовне. Мы непрестанно чувствовали эту заботу еще в Астабани, и вот ночью после боя мой дорогой Панков нашел меня!

ТАНК ДВИНСКОГО

У переднего края нашей пехоты, в нескольких сотнях метров от вражеских окопов, на «ничьей» земле остался неподвижный танк Двинского. Изредка до нас доносился шум короткого боя — это экипаж танка отстаивал свою маленькую крепость.

Утром первого марта танк Тузова и Двинского по общей команде пошел в атаку. Миновав огневую завесу врага перед курганом с двумя высотами, танк № 14 вырвался далеко вперед, когда сильный удар потряс машину. Она вильнула в сторону и стала, чуть накренившись на правый бок.

— Гусеницу сорвало! — воскликнул Двинский и бросился к десантному люку. — Проверю, может, сами исправим!

Но в это время второй сильнейший удар в кормовую часть заставил танк вздрогнуть всем корпусом. Двигатель перестал работать, из моторного отделения повалил густой дым.

— Все вниз, под танк! — приказал Тузов.

Через верхние люки выйти было невозможно: вражеские пулеметы беспрестанно выстукивали торопливую дробь по броне.

— Хорошо, что мы на твердой земле, если б в грязь сели, нипочем не открыли бы, — сказал Двинский, с трудом открывая люк в днище танка. Под машиной пришлось лежать распластавшись, так как она села все же довольно низко.

На танк шли гитлеровцы. Шли молча, упрямо пригнув головы, видимо, хотели непременно захватить экипаж живым.

Тузов и Кочетов вернулись к пушке. Они успели послать врагу только один снаряд: новый удар вывел из строя орудие и спаренный с ним пулемет. У танкистов остались лишь лобовой пулемет, один автомат да гранаты. А немцы все приближались. Наконец, ободренные молчанием танка, они побежали быстрее.

— Бить только наверняка, подпустите ближе! — приказывал Тузов. — Приготовить гранаты!

Длинная автоматная очередь полоснула по танку: вскрикнул Тузов и уткнулся лицом в мокрую землю, молча схватился за плечо заряжающий Прохоров.

Двинский подполз к командиру.