Повесть о военных годах - [56]

Не прошло и суток, как танк оторвался от батальона, а казалось, что прошло бог весть сколько времени. Ожидание было невыносимо. А утро, серое, скрытое дождем, уже поднималось над крымской землей, и так тихо было вокруг: наверное, даже немцам не хотелось воевать в такую погоду.

Вдруг застучали немецкие пулеметы и автоматы, пули зацокали по машине. В то же мгновение кто-то тяжелый с глухим проклятием свалился в яму под танком, и спрыгнувший вниз Двинский, а за ним Швец оказались в объятиях Кочетова.

— Живы! Черти полосатые! Живы!.. — Кочетов от радости так хлопнул Швеца по спине, что не очень крепкий Швец из предосторожности укрылся за Двинского. — Я-то за вас как боялся! Думаю: перестреляют ребят ночью, как куропаток! Комбат приказывает мне: «Спи!» Ну, а сон никак не идет. Возьмите-ка мешки, они мне всю спину обломали, полезем в наш дом, там все расскажу.

Танкисты слушали отчет Кочетова.

— Комбат и комиссар приказывают отстаивать машину своими силами. Они предупреждают: общего наступления в ближайшие дни не предвидится. Усиления к нам немцы не подпустят: каждый метр вокруг танка пристрелян. Помощь нам будут оказывать автоматчики из специальных окопов в боевом охранении наших войск. Им поставлена задача — наблюдать за противником, предупреждать нас об опасности и помогать огнем.

Чтобы понять положение осажденного танка, надо вспомнить общую обстановку на нашем участке фронта к началу марта 1942 года. После боев двадцать седьмого и двадцать восьмого февраля и первого марта советские войска закрепились на занятых рубежах, причем весь фронт, простиравшийся по Керченскому перешейку «от моря и до моря», как шутя говорили бойцы, не превышал шестнадцати километров.

Немцы, в свою очередь, поспешно укрепляли свою оборонительную полосу, особенно населенный пункт Кой-Асан и высоту с кладбищем, через которую дорога вела к узлу железных дорог во Владиславовке.

При такой ширине фронта не могло быть и речи о «бое местного значения», ибо малейшая попытка предпринять такой бой, безусловно, послужила бы сигналом к общему наступлению; у командования же на этот счет, видимо, были свои соображения.

Таким образом, танк «КВ» № 14 с экипажем в три человека, с угрюмо опущенной к земле пушкой, с насыпанным снаружи земляным бруствером одиноко стоял на «ничьей» земле как передовой редут советских войск, будто вызывал на поединок всю гитлеровскую армию на Крымском фронте.

И поединок начался. И это не преувеличение — за неравным поединком следил весь фронт.

«Ну, как там танк? Цел? Держится?» — спрашивали друг друга при встрече боец-пехотинец и боец-танкист, летчик и моряк, командир и политработник. Наверное, так же спрашивал и командующий фронтом.

И танк держался. Целые дни нечеловеческое напряжение, впившиеся до боли в железное тело пулемета руки, лица в черной копоти, стиснутые зубы, гулкие разрывы гранат, взлетающая вместе с горячими осколками земля.

Однажды, вернувшись из очередного рейса, Кочетов доставил вместе с патронами письма. Они принесли радость и такое тепло, что, казалось, усталые танкисты согрелись у жаркого родного очага.

Девушка из Мурома часто писала Двинскому стихи; были они и в этом письме:

Своей стахановской работой

Я буду фронту помогать,

Чтоб вы, друзья, и мы, подруги,

Могли фашистов отогнать.

Двинский прочитал бесхитростные строки и бережно спрятал письмо в боковой карман гимнастерки. Швецу Кочетов передал запечатанный конверт.

— Это от комиссара Репина, — сказал он.

— Нам прислали привет наши товарищи. — У Швеца возбужденно заблестели глаза.

— Читай же скорее!

— «Выписка из протокола партийного собрания Первого танкового батальона от шестого марта 1942 года:

Партийная организация гордится, что в ее рядах есть такие коммунисты, как парторг первой роты Двинский, парторг третьей роты Швец и комсомолец сержант Кочетов. Коммунисты клянутся в предстоящем бою быть достойными своих товарищей, стойко защищать советскую землю от гитлеровских захватчиков».

— Товарищи! — строго сказал Двинский. — Теперь мы особенно твердо должны держаться; может быть, наш опыт будет примером для многих молодых бойцов. Не посрамим звания советского танкиста!

Защитники танка ответили товарищам письмом, его должен был передать автоматчикам Кочетов, когда пойдет в свой очередной опасный рейс. Но Кочетов не смог уже выйти из танка.

Фашисты догадались, наконец, откуда и когда черпают свои запасы осажденные в танке, и в последующие ночи танк беспрерывно освещался ракетами. Связь со своими войсками осталась только одна: огнем по врагу.

Противный мелкий дневной дождь сменялся ночью изморозью, и мороз доходил до семнадцати-восемнадцати градусов. Днем в горячке боя холода не замечали. Но ночью, когда наступало затишье, когда, поручив наблюдение автоматчикам, неусыпно охраняющим танк с такой близкой и такой далекой нашей стороны, танкисты получали, наконец, возможность отдохнуть и подкрепить силы, нестерпимый холод причинял невероятные мучения. Броня накалялась морозом; весь сухой спирт был израсходован, да и когда он был, разве можно было обогреть стальную громаду танка, овеваемого ветрами, а в нем трех измученных, легко одетых, промокших людей с обмороженными руками и ногами? Ночью, помимо всего, приходилось еще окапывать танк, укреплять свою крепость. Кончились продукты, бережно собирали крошки сухарей.