Повесть о Федоте Шубине - [97]

— Иван Петрович, а куда же вы деваете это рисование с меня? — осмелившись, спрашивала Евгения.

— Не знаю, голубушка. Думаю, что состаришься ты, а на этом холсте будешь постоянно свежая, молодая, красивая.

— Да хоть не подписывайте, кто я такая.

— А знаешь что, Евгения, как знать, может, и косточки и твои и мои истлеют, а на портрет люди будут долго смотреть.

Иногда Шубин отвлекался от работы, подходил к Аргунову, заглядывал на портрет и хвалил:

— Молодец, Иван Петрович, ей-богу молодец! Наша Евгения не уступит твоей Клеопатре, что писал когда-то для Шереметевых…

Приходила в мастерскую и Вера Филипповна. Любовалась также на прислугу-красавицу и, восхищаясь, говорила:

— Наша Еня по красоте твоей графине Шереметевой не уступит. Про себя мне и говорить не приходится. Бог красотой меня не наделил. Хорошо, что наши с Федотом портреты вы, Иван Петрович, не подписали, чьи они, с кого писаны. Люди не догадаются, кого вы изобразили.

— Догадаются, — смеясь, отвечал Аргунов, — если ваш портрет, Вера Филипповна, поставить рядом с портретом покойного Александра Филипповича Кокоринова, всякий понимающий физиогномию скажет, что вы есть его сестра, а значит и супруга ваятеля Шубина! А Федота кто не узнает? Кого же, как не его, из ваятелей я стал бы писать?.. Да и облик холмогорский, и полушубец овчинный, и все прочее… Нет, нет, вас всегда и во веки веков распознавать могут…

— Да и беды в том я не вижу, — добавлял от себя Шубин, становясь к высокому, погрудному верстаку, на котором стояли засохшие, вылепленные из серой глины модели будущих работ по заказу «конторы ее величества».

Глава тридцать пятая

Потемкин получил в подарок от царицы дворец. Здание это, построенное архитектором Старовым, отличалось от Зимнего, Царскосельского и других дворцов строгой и ясной простотой. Новый, спокойный классический стиль в архитектуре шел на смену пышному барокко. В центре главного зала дворца было предусмотрено колонное обрамление для статуи царицы. Заказ на статую поступил Шубину. И Шубин взялся. Он долго размышлял над композицией. Ему хотелось изобразить царицу как-то по-новому, нежели то делали другие художники. Пришлось обратиться к работам Левицкого, изобразившего Екатерину законодательницей, просмотреть работы художников-иностранцев: Торелли, Каравакка, Лампи и других. Шубин убедился, что это все не то, чего он должен добиться.

В ту пору в народе слухи о распутстве стареющей императрицы сменились едкими суждениями о ее безграничной расточительности.

Шубину из достоверных источников рассказал тот же Иван Аргунов:

— Царица совсем с ума сходит — чем старее, тем расточительнее. Заказала сделать во Франции художественный сервиз для графа Орлова из чистого серебра. В том сервизе будет две тысячи пятьсот предметов, а цена ему неимоверная. Обязалась уплачивать за него в рассрочку тринадцать лет. Положим, она не проживет столько, и придется ее курносому наследнику доплачивать.

— России придется доплачивать, Иван Петрович, России! Бросают деньги, как щепки, не на дело, не на ум, а на чванство, на спесь. Что только творится! — Шубин развел руками и вдруг ударил себя ладонью по лбу: — Эврика! Иван Петрович, эврика!.. Я изображу ее так: из рога изобилия — деньги, ордена — все сыплется ей под ноги. Скипетр должен быть опущен безвольно книзу, как кнут над заезженной лошадью, а герб, корону, весы правосудия, свод законов — спрячу под ноги позади ее величества, там этим царственным атрибутам честь и место. По сути говоря, все, все это брошено под ноги и растоптано.

— А ну-ка, набросай карандашом, как ты это представляешь, — предложил Аргунов, подавая Федоту лист бумаги.

Тот быстро штрихами изобразил воображаемую статую Екатерины и был весьма доволен осенившей его идеей.

— Остроумно, — заметил Аргунов, рассмотрев набросок, и добавил, что опущенный скипетр в руках Екатерины напоминает ему какой-то полузабытый эскиз Фальконе.

— Возможно, — ответил Шубин. — Ну и пусть, не Гордеева напоминает — и то хорошо.

— Поймут замысел — не одобрят, не пройдет, — дружески начал было отговаривать его Аргунов. — Кто знает… напрасно может столько труда пропасть… А впрочем, делай, если композиция пройдет утверждение на комиссии.

Однако эскиз одобрили и утвердили.

Шубину впервые пришлось работать над такой большой статуей. Громадную глыбу итальянского мрамора на тройке дюжих битюгов привезли к нему в мастерскую. Скульптор полагал, что труд его будет оценен по заслугам и, поработав, он сумеет обеспечить семью. Он жестоко ошибся. Ни Потемкин, ни Екатерина не вознаградили его за прекрасно выполненную им статую, к труду художника они отнеслись как к труду подневольного раба.

Статуя была сделана в полном соответствии с первоначальным замыслом скульптора. Иван Петрович Аргунов радовался успеху своего друга и находил, что только благодаря исключительному мастерству скульптора удалось в статуе Екатерины ловко скрыть вольность замысла. Статую из мастерской Шубина отвезли во дворец…

Уже был один случай, когда расточительный Потемкин готов был кому угодно продать дворец — подарок царицы. Но торговать подарками, даже в нужде — последнее дело. Выручила государыня. Она купила дворец за четыреста шестьдесят тысяч рублей, и когда князь отличился присоединением к России Крыма, Екатерина вторично подарила ему дворец. Хозяин и вновь подаренный ему дворец стали называться Таврическими…