Повесть о Федоте Шубине - [109]
— Ваше императорское величество, раньше государыня-матушка весьма уделяла внимание, а потом она за множеством дел своих…
Но Павел не хотел слышать о матушке.
— Знаем, слыхали! — резко и пренебрежительно отвечал он, высоко задирая голову и показывая вместо носа одни раздутые ноздри. — Внимание… внимание… какое еще внимание? А нам от художников какое внимание? Слава богу, я на престоле не первый день. А сейчас, при моем царствовании, что ты делаешь?..
— Ваше величество, поистине скажу: стар я, и работа нужна по силам. Пенсия нужна бы… Есть у меня последний кусок мрамора, свой собственный, ни на кого не трачу, берегу. Думаю, как вернется в Петербург генералиссимус Суворов, его бюст сделать дал себе обещание. И давно бы я сделал бюст, но Суворов неуловим. Он всю жизнь свою проводит то в далеких походах, то в глухом захолустье. На Руси три великих государственных мужа, имена которых вовеки не затмятся: Петр Первый, ученый Ломоносов и не знавший поражений славный полководец, любимец народа Суворов! Не мне говорить вам о его великих подвигах, — ответил Федот Шубин и поклонился императору.
— Опять Суворов! Помешались вы все на Суворове! А не я ли его из опалы извлек?.. Ступай. Будет дело — будет и благодарность.
Только и услышал из уст Павла скульптор Шубин и не рад был, что год тому назад дерзнул пожаловаться царю на свою участь и просить его о помощи.
Задумчивый, расстроенный, пришел он домой на Васильевский остров. В доме холодно и пусто. Все, что было менее необходимо, давно уже продано. На кухне и в двух соседних комнатах шумели ребята-подростки.
Вера Филипповна, постаревшая не столько от возраста, сколько от невзгод мужа, вошла в комнату, где, не раздевшись, сидел в тяжком раздумье вернувшийся из дворца Шубин.
— Опять плохи дела, Федот? — с прискорбием спросила она. — И царь тебя ничем не порадовал?..
— Да, не порадовал, — тяжело вздохнул скульптор. — Кажется, на нашей улице праздника не предвидится. Попытаюсь услужить Павлу, чувствую, он желает иметь бюст моей работы. Страшно приниматься лепить урода… — Шубин говорил отрывисто, глотая с каждым словом обиду, комом стоявшую в его горле.
А через несколько дней, оправившись от болезненных переживаний, скульптор поехал в Гатчину, где Павел проводил смотр гарнизона. Среди войск был целый полк курносых, подобранных по образу и подобию самого царя. Но острый глаз Шубина не приметил в полку двойника Павла. Лицо государя было настолько особенным, что вряд ли кто имел с ним близкое сходство. И скульптор попросил высочайшего позволения сделать с Павла зарисовку, дабы в мраморе император был как живой.
Сеанс длился не более получаса. Нарочито для этого Павел оделся в мантию и накинул на свои узкие плечи золотую цепь ордена Андрея Первозванного. Выпятив тощую грудь с крестом Мальтийского ордена, к которому он был особенно привержен, император сидел перед Шубиным подобно истукану, не шевелясь и сдерживая дыхание…
Прошло несколько месяцев. Шубин не раз принимался лепить модель по рисунку и памяти, но дело не двигалось. Несколько раз приходилось ломать глиняные эскизы — Павел не получался. И не было у скульптора желания лепить, а затем воспроизводить в мраморе бюст сумасбродного императора. Таким Павел оказался с первых дней своего царствования. Его самовластью и чудовищному произволу не было предела. Он был опасен не только для своих окружающих, но и для всего государства. Он держал в страхе и трепете всех и каждого, и сам трепетал и пугался собственной тени. За короткий срок Павел отстранил от службы в армии семь фельдмаршалов, триста тридцать генералов и свыше двух тысяч офицеров. Без промедления отправил на каторгу двенадцать тысяч человек, заподозренных в неблагонадежности. Даже своих наследников — Александра и Константина — он уже предрешил водворить на постоянное «содержание» одного в Петропавловку, другого в Шлиссельбургскую крепость. По клеветническим доносам и перлюстрации почтовой корреспонденции хватали людей при малейшем подозрении, а чаще без малейшего повода, сажали в тюрьмы, ссылали в Сибирь, на каторгу, казнили…
В ту пору страха и ужаса граф Кочубей писал однажды князю Воронцову следующее:
«…Страх, в котором все мы живем, неописуем… Все дрожат. Доносы — дело обычное: верны они или неверны, но верят всему. Все крепости переполнены арестантами. Всеми овладела глубокая тоска. Люди уже не знают, что такое удовольствие… В настоящее время имеется распоряжение, по которому ни одного письма не дозволяется отправлять через курьера, путешественника или слугу; все должно быть отправляемо по почте. Государь считает, что каждый почтмейстер может вскрывать и прочитывать все письма. Стараются открыть заговор, которого не существует. Ради бога, будьте осторожны во всем, что вы пишете. Я не храню ни одного письма, а все сжигаю. Не знаю, к чему все это приведет. Всех нас мучают невероятным образом. Надобно опасаться, что приближенные к государю лица, которым приходится хуже всего, выкинут что-нибудь отчаянное… Не думайте, что я преувеличиваю, напротив, я о многом умалчиваю, что вам показалось бы невероятным… Если вам нужно сообщить мне что-нибудь тайно, то пользуйтесь английскими курьерами и пишите лимонным соком…»
Автор этой книги известен читателям по ранее вышедшим повестям о деятелях русского искусства – о скульпторе Федоте Шубине, архитекторе Воронихине и художнике-баталисте Верещагине. Новая книга Константина Коничева «Русский самородок» повествует о жизни и деятельности замечательного русского книгоиздателя Ивана Дмитриевича Сытина. Повесть о нем – не обычное жизнеописание, а произведение в известной степени художественное, с допущением авторского домысла, вытекающего из фактов, имевших место в жизни персонажей повествования, из исторической обстановки.
Подзаголовок этой книги гласит: «Повествование о Петре Первом, о делах его и сподвижниках на Севере, по документам и преданиям написано».
Имя Константина Ивановича Коничева хорошо известно читателям. Они знакомы с его книгами «Деревенская повесть» и «К северу от Вологды», историко-биографическими повестями о судьбах выдающихся русских людей, связанных с Севером, – «Повесть о Федоте Шубине», «Повесть о Верещагине», «Повесть о Воронихине», сборником очерков «Люди больших дел» и другими произведениями.В этом году литературная общественность отметила шестидесятилетний юбилей К. И. Коничева. Но он по-прежнему полон творческих сил и замыслов. Юбилейное издание «Из жизни взятое» включает в себя новую повесть К.
«В детстве у меня была копилка. Жестянка из-под гарного масла.Сверху я сделал прорезь и опускал в нее грошики и копейки, которые изредка перепадали мне от кого-либо из благодетелей. Иногда накапливалось копеек до тридцати, и тогда сестра моего опекуна, тетка Клавдя, производила подсчет и полностью забирала мое богатство.Накопленный «капитал» поступал впрок, но не на пряники и леденцы, – у меня появлялась новая, ситцевая с цветочками рубашонка. Без копилки было бы трудно сгоревать и ее.И вот под старость осенила мою седую голову добрая мысль: а не заняться ли мне воспоминаниями своего прошлого, не соорудить ли копилку коротких записей и посмотреть, не выйдет ли из этой затеи новая рубаха?..»К.
Геннадий Юшков — известный коми писатель, поэт и прозаик. В сборник его повестей и рассказов «Живая душа» вошло все самое значительное, созданное писателем в прозе за последние годы. Автор глубоко исследует духовный мир своих героев, подвергает критике мир мещанства, за маской благопристойности прячущего подчас свое истинное лицо. Герои произведений Г. Юшкова действуют в предельно обостренной ситуации, позволяющей автору наиболее полно раскрыть их внутренний мир.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Эпизод из жизни северных рыбаков в трудное военное время. Мужиков война выкосила, женщины на работе старятся-убиваются, старухи — возле детей… Каждый человек — на вес золота. Повествование вращается вокруг чая, которого нынешние поколения молодежи, увы, не знают — того неподдельного и драгоценного напитка, витаминного, ароматного, которого было вдосталь в советское время. Рассказано о значении для нас целебного чая, отобранного теперь и замененного неведомыми наборами сухих бурьянов да сорняков. Кто не понимает, что такое беда и нужда, что такое последняя степень напряжения сил для выживания, — прочтите этот рассказ. Рассказ опубликован в журнале «Наш современник» за 1975 год, № 4.
В книгу вошли роман «Воскрешение из мертвых» и повесть «Белые шары, черные шары». Роман посвящен одной из актуальнейших проблем нашего времени — проблеме алкоголизма и борьбе с ним. В центре повести — судьба ученых-биологов. Это повесть о выборе жизненной позиции, о том, как дорого человек платит за бескомпромиссность, отстаивая свое человеческое достоинство.
Новый роман грузинского прозаика Левана Хаиндрава является продолжением его романа «Отчий дом»: здесь тот же главный герой и прежнее место действия — центры русской послереволюционной эмиграции в Китае. Каждая из трех частей романа раскрывает внутренний мир грузинского юноши, который постепенно, через мучительные поиски приходит к убеждению, что человек без родины — ничто.