Потаенные ландшафты разума - [5]

- Эй, при­ятель, ты где? - крик­нул не­вда­ле­ке тот са­мый ар­ле­кин с бе­ше­ны­ми гла­за­ми, но ме­ня уже не ста­ло, те­перь нек­то, про­ны­ра и хит­рец, встро­ил­ся в длин­ную ве­ре­ни­цу ска­чу­щих, взяв­шись за ру­ки, под ак­ком­па­не­мент ба­ра­ба­на, дуд­ки и ги­та­ры. Ря­дом со мной ока­за­лась мас­ка обезь­я­ны с вы­су­ну­тым язы­ком, и так, пры­гая и пе­ре­бра­сы­ва­ясь с ней шут­ка­ми, я спус­тил­ся, на­ко­нец, на на­бе­реж­ную.

Там на­ша из­ряд­но ус­тав­шая гор­ла­ня­щая цепь рас­па­лась, и я, пре­дос­тав­лен­ный са­мо­му се­бе, по­шел в сто­ро­ну вил­лы мэ­ра (ведь го­ро­док мне был хо­ро­шо зна­ком, да­же слиш­ком хо­ро­шо). Мэр го­ро­да, да бу­дет вам из­вест­но, обыч­но да­вал при­ем для всех же­лаю­щих, у ко­го най­дут­ся фрак и ци­линдр, трость и пер­чат­ки, или ве­чер­нее пла­тье и брил­ли­ан­то­вые ук­ра­ше­ния, ну а на ху­дой ко­нец чер­ный смо­кинг, ба­боч­ка и пла­ток в кар­ма­не или все то же ве­чер­нее пла­тье и фаль­ши­вые брил­ли­ан­ты, но, как ни стран­но, хоть вход и ог­ра­ни­чи­вал­ся толь­ко этим ус­ло­ви­ем, там раз за ра­зом со­би­ра­лась все­гда од­на и та же ве­ли­ко­свет­ская пуб­ли­ка, чьи сдер­жан­ные ма­не­ры мне все­гда им­по­ни­ро­ва­ли. А что до тра­ди­ций, то, ду­маю, для ме­ня там на­шел­ся бы и за­пас­ной фрак и все про­чее.

Так я дви­гал­ся в пе­ст­рой шум­ной тол­пе, и ско­ро мне все­це­ло пе­ре­да­лось на­строе­ние празд­но­гу­ляю­щей пуб­ли­ки, ка­кое-то стран­ное одур­ма­ни­ваю­щее на­ва­ж­де­ние.

Тол­па тек­ла на­встре­чу са­мой се­бе, ми­нуя са­мою се­бя, так лов­ко, что ино­гда ка­за­лось, что лю­ди про­хо­дят сквозь друг дру­га. Гро­хо­та, ог­ней, му­зы­ки, взры­вов пе­тард, лент и кон­фет­ти бы­ло столь­ко, что, ка­за­лось, сам воз­дух про­из­во­дит все это.

Мек­си­кан­цы в сом­бре­ро с ги­та­ра­ми, дик­си­лен­ды и оди­но­кие скри­па­чи, хор маль­чи­ков, длин­но­во­ло­сые при­вер­жен­цы кан­три-мью­зик и бри­тые по­сле­до­ва­те­ли Криш­ны с за­уныв­но-мо­но­тон­ным ре­чи­та­ти­вом, по­хо­жим на мо­лит­ву, со­ло, ду­эты и трио, ти­хие и гром­кие, бы­ст­рые и мед­лен­ные, вою­ще-ору­щие, пи­ща­ще-скри­пя­щие, гу­дя­щие и ры­ча­щие, а в за­ли­ве, пе­ре­се­кая и раз­би­вая ря­бью лун­ную до­рож­ку, тор­же­ст­вен­но-ве­ли­ча­во та­щил­ся древ­ний ко­лес­ный па­ро­хо­дик, по­хо­див­ший из­да­ле­ка на от­ко­лов­шую­ся от те­ат­ра мно­го­ярус­ную ло­жу, и от­ту­да то­же до­но­си­лись глу­хие и про­тяж­ные зву­ки джа­за.

Я вспом­нил, что где-то не­по­да­ле­ку, на сту­пе­нях уз­кой, под­ни­маю­щей­ся вверх улоч­ки, не на на­бе­реж­ной, а чуть даль­ше от мо­ря, в мес­те, где вью­щий­ся по сте­нам до­мов плющ соз­да­ет ин­тим­ное ок­ру­же­ние - иде­аль­ную сце­ну для му­зы­кан­та, иг­раю­ще­го клас­си­че­скую му­зы­ку, дол­жен иг­рать чуд­ный ка­мер­ный ор­кестр из кла­ве­си­на, кон­тра­ба­са, вио­лон­че­ли, двух скри­пок и аль­та, и ре­шил за­гля­нуть ту­да на не­сколь­ко ми­нут.

Ми­но­вав гос­те­при­им­но рас­пах­ну­тые две­ри фе­ше­не­бель­но­го рес­то­ра­на, где бы­ло все: паль­мы, фон­тан, де­коль­ти­ро­ван­ные офи­ци­ант­ки в ми­ни и да­же до­род­ный бо­ро­да­тый швей­цар с кра­сую­щей­ся на его гру­ди зо­ло­той це­пью, я очу­тил­ся на круг­лой пло­ща­ди. В цен­тре ее, у обе­ли­ска Ве­се­ло­му Пи­ра­ту, обыч­но на­зна­ча­ли

По­гло­щен­ный этим за­ня­ти­ем, я не сра­зу за­ме­тил, что пло­щадь Сви­да­ний из­ме­ни­ла свой обыч­ный об­лик. Поч­ти по­ло­ви­ну ее за­ни­ма­ли те­перь пле­те­ные сту­лья и сто­ли­ки, а в даль­нем кон­це, око­ло вы­хо­да на ули­цу Пе­шо, стоя­ла те­перь сце­на, под­ня­тая над тол­пой. Там кто-то вы­сту­пал, и поч­ти все взгля­ды бы­ли об­ра­ще­ны ту­да. За­ин­три­го­ван­ный, я сде­лал крюк и очу­тил­ся поч­ти у са­мой сце­ны.

Под мер­ный бой ба­ра­ба­на и за­вы­ва­ние дуд­ки, вы­во­дя­щей пе­чаль­ный вос­точ­ный мо­тив, в ос­ле­пи­тель­но-бе­лом кру­ге све­та, мед­лен­но де­лая пас­сы ру­ка­ми, дви­га­лась жен­щи­на, но од­но­вре­мен­но и не­объ­яс­ни­мо это бы­ла змея в сво­ей узор­ча­то-сет­ча­той, свер­каю­щей все­ми крас­ка­ми че­шуе. Она за­во­ро­жи­ла ме­ня. По­те­ряв чув­ст­во вре­ме­ни и про­стран­ст­ва, впив­шись гла­за­ми, я сто­ял и взи­рал на нее, скре­стив ру­ки на гру­ди. Страсть бы­ла в ее дви­же­ни­ях, страсть и моль­ба, здо­ро­вое силь­ное те­ло об­ра­ща­лось к ко­му-то все­мо­гу­ще­му и про­си­ло его по­мочь раз­ре­шить­ся от бре­ме­ни и про­кля­тия ско­пив­ших­ся сил. Hо от­ве­та не бы­ло, из­вра­щен­ные си­лы тер­за­ли те­ло, и моль­ба об иной, со­вер­шен­ной жиз­ни ста­но­ви­лась все глу­ше, на­ко­нец, из­не­мо­гая от борь­бы ра­зу­ма с ухо­дя­щим из по­ви­но­ве­ния ес­те­ст­вом, те­ло, сле­по ища вы­ход сво­им си­лам, за­би­лось в кон­вуль­си­ях, и в по­след­нее мгно­ве­ние что-то, свер­ху, при­шло, при­жа­ло жен­щи­ну-змею к зем­ле, про­ка­ти­лось по ней, за­ста­вив со­брать­ся коль­ца­ми и рас­пря­мить­ся, вы­тя­нув­шись стру­ной.

Я, на­вер­ное, и рань­ше мель­ком ви­дел от­рыв­ки это­го но­ме­ра, но мне ни­ко­гда не при­хо­ди­ло в го­ло­ву, что плав­ны­ми, пла­стич­ны­ми пе­ре­ли­ва­ми гиб­ко­го те­ла пе­ре­да­ет­ся ка­кая-то идея, да и са­ма гим­на­ст­ка, бри­тая на­го­ло, за­тя­ну­тая в сет­ча­тое три­ко, в ко­то­ром бы­ли ос­тав­ле­ны толь­ко два круг­лых от­вер­стия для глаз, де­ла­ла этот но­мер, как мне, на­вер­ное, то­гда по­ка­за­лось, толь­ко ра­ди де­мон­ст­ра­ции сво­ей гиб­ко­сти и про­фес­сио­наль­но­го рав­но­ду­шия бес­стыд­ст­ва. Hо я об­ма­нул­ся, кос­нув­шись лишь са­мо­го по­верх­но­ст­но­го слоя смыс­ла. Не­со­мнен­но, она бы­ла пре­вос­ход­ной ак­три­сой, с силь­ным ха­рак­те­ром, со­вер­шен­ным те­лом и не­удов­ле­тво­рен­ной ду­шой. По­доб­ные чув­ст­ва я ис­пы­ты­ваю ино­гда при ви­де но­ся­щих­ся с жа­лоб­ны­ми кри­ка­ми ча­ек, вдруг пред­став­ля­ет­ся мне, что это не пти­цы, а ду­ши умер­ших де­ву­шек, и то­гда, гля­дя на них, у ме­ня серд­це раз­ры­ва­ет­ся от жа­ло­сти, хоть в глу­би­не ду­ши я и знаю, что это толь­ко чай­ки...