Потаенные ландшафты разума - [7]

Шрифт
Интервал

Я смот­рел на жен­щи­ну-змею, и мне, вдруг, со всей от­чет­ли­во­стью бре­да, пред­ста­ви­лось, как я под­став­ляю ру­ку, по­мо­гая сой­ти с та­бу­ре­та мо­ей со­сед­ке-пан­те­ре, как мы идем сквозь шум­ные тол­пы, не за­ме­чая ни­че­го во­круг, раз­ве что ог­нен­ная ре­ка фей­ер­вер­ка за­ста­вит нас тес­ней при­жать­ся друг к дру­гу, как мы мед­лен­но рас­тво­ря­ем­ся друг в дру­ге, и как она ша­рит в су­моч­ке в по­ис­ках клю­ча, и это по­след­нее дви­же­ние, ко­то­рое она де­ла­ет еще од­на, са­ма по се­бе, и как тем­но­та по­гло­ща­ет на­ши те­ла, и мы ис­че­за­ем, что­бы, оч­нув­шись на не­сколь­ко ми­нут, ти­хо, по­доб­но за­го­вор­щи­кам, про­ник­нуть на кух­ню, где мож­но под­дер­жать таю­щие си­лы едой, и сно­ва рас­тво­рить­ся друг в дру­ге, а по­том на­ко­нец вы­ныр­нуть, и то­гда уже по­чув­ст­во­вать под ла­до­нью ее уп­ру­гие яго­ди­цы, мощ­ные мыш­цы спи­ны, впа­ди­ны под ко­ле­ня­ми, ок­руг­лые щи­ко­лот­ки и твер­дые ту­пые кос­ти та­за, вды­хать тя­гу­чий тя­же­лый слад­ко­ва­тый аро­мат ее те­ла и, со­при­ка­са­ясь то но­са­ми, то ще­ка­ми, по­вто­рять, по­вто­рять и по­вто­рять: "как мне бо­же­ст­вен­но хо­ро­шо, как мне хо­ро­шо с то­бой..."

Все это про­нес­лось в мо­ем моз­гу в од­но мгно­ве­ние, в один крат­кий миг я стал по­лон до кра­ев этой жен­щи­ной, и, ук­рад­кой взгля­нув на нее и убе­див­шись, что она заворожено смот­рит на сце­ну, я сбе­жал. Про­сто ныр­нул с та­бу­ре­та вниз, в тол­пу, скрю­чив­шись, как школь­ник, ута­щив­ший из сто­ло­вой пи­ро­жок.

Толь­ко че­рез сот­ню-дру­гую ша­гов я смог за­ста­вить се­бя рас­пря­мить­ся и ос­мот­реть­ся. Ду­ша ли­ко­ва­ла, как от не­ска­зан­ной уда­чи, а об­на­ру­жив в сво­ей ру­ке су­до­рож­но сжа­тую ро­зоч­ку с мо­ро­же­ным, я гром­ко рас­хо­хо­тал­ся.

Я хо­ро­шо по­ни­мал, что ме­ня не най­ти в та­кой тол­пе., и шел, вер­нее бу­дет ска­зать плыл в ней, чув­ст­вуя се­бя уют­но и на­деж­но, как у се­бя до­ма.

Ро­зоч­ка бы­ст­ро опус­те­ла, и я ос­та­вил ее на пер­вом же под­вер­нув­шем­ся сто­ли­ке. Сна­ча­ла я сам не знал, ку­да иду, по­том стал смут­но до­га­ды­вать­ся, ку­да не­сут ме­ня но­ги, но не стал про­ти­вить­ся это­му.

Я шел ту­да, к ска­лам. Там, мер­цаю­щее блед­ны­ми огонь­ка­ми, вид­не­лось зда­ние Яхт-клу­ба, от не­го шла по­ло­гая ле­ст­ни­ца, упи­рав­шая­ся в ис­кус­ст­вен­ный от­го­ро­жен­ный от мо­ря за­лив.



Гла­ва IV


Я на ощупь на­шел зна­ко­мое ме­сто, про­лез под пе­ри­ла и, упи­ра­ясь го­лы­ми сту­пе­ня­ми в зна­ко­мые вы­бои­ны, спус­тил­ся по об­ли­цо­ван­ной гру­бым кам­нем сте­не с па­рад­ной на­бе­реж­ной на уз­кую по­лос­ку пля­жа.

Мол был со­всем ря­дом. Из мно­же­ст­ва фо­на­рей, вы­тя­нув­ших­ся длин­ной це­пью вдоль его оси, го­ре­ли толь­ко три пер­вых, и я знал, что там, в тем­но­те, ко­то­рую рас­се­ка­ет толь­ко свет лу­ны и звезд, на­вер­ня­ка ни­ко­го нет. Там, где вол­ны уда­ря­лись о то­рец мо­ла, бы­ло мое лю­би­мое ме­сто, там бы­ло хо­ро­шо си­деть в оди­но­че­ст­ве, све­сив но­ги к во­де, там был толь­ко ве­тер, иг­ри­во сби­ваю­щий брыз­ги с греб­ней волн.

Сле­ва и спра­ва от ме­ня сто­ял час­то­кол мачт, впе­ре­ди же бы­ло мо­ре...

Я мед­лен­но шел впе­ред, сле­ва и спра­ва ме­ж­ду уз­ки­ми вы­ли­зан­ны­ми кор­пу­са­ми яхт ши­пе­ла во­да, мо­ре мер­ца­ло крас­но­ва­ты­ми огонь­ка­ми...

Стран­но, но там, впе­ре­ди, в кон­це пир­са кто-то уже си­дел и ло­вил ры­бу. Ед­ва раз­ли­чи­мый си­лу­эт на фо­не ис­си­ня-чер­но­го мер­цаю­ще­го мо­ря. Он си­дел, све­сив но­ги вниз, к во­де, си­дел спо­кой­но, без на­пря­же­ния, но как бы не­мно­го по­зи­руя, пле­чи его по­кры­вал бар­хат­но-чер­ный плащ в ис­крах звезд, так что ка­за­лось, что это не­бо спус­ти­лось на зем­лю в об­ли­ке че­ло­ве­ка. Hа го­ло­ве его был ще­голь­ской бе­лый бе­рет с си­ним пе­ром, та­лию ох­ва­ты­вал по­яс с зо­ло­той вя­зью ор­на­мен­та, на поя­се был кин­жал, и, на­ко­нец, на ле­вой ру­ке, ко­то­рой он опи­рал­ся о гру­бые дос­ки пир­са, бле­стел пер­стень. Я еще не ви­дел его ли­ца, да мне и не нуж­но бы­ло его ви­деть. Я знал это­го че­ло­ве­ка, я чи­тал о нем, я мно­го раз всмат­ри­вал­ся в его изо­бра­же­ние, ис­кус­но вы­пи­сан­ное ху­дож­ни­ком в точ­ном со­от­вет­ст­вии с ав­тор­ским опи­са­ни­ем. Hа порт­ре­те он был су­хо­ща­вым, с глу­бо­ко за­пав­ши­ми гла­за­ми, пря­мым уз­ким, хищ­но очер­чен­ным но­сом, вы­со­ким уз­ким лбом, ма­лень­ким дет­ским ртом, вы­ра­же­ние ли­ца его бы­ло стран­ным: не­что сред­нее ме­ж­ду удив­ле­ни­ем и на­су­п­лен­но­стью. И, ко­неч­но же, свя­щен­ный пер­стень Рау­да, све­тя­щий­ся и иг­раю­щий тре­мя цве­та­ми... Да, это был он, тво­ре­ние Вик­то­ра Май­кель­со­на, - Ка­зи­мир Ма­гат.

Слов­но бы ус­лы­шав свое имя, он по­вер­нул­ся и ти­хо ска­зал:

 - Здрав­ст­вуй, Маэ­ст­ро. От это­го име­ни мир дрог­нул, за­вер­тел­ся пе­ре­до мною юлой, по­плыл, за­ка­чал­ся, яро­ст­ным вих­рем на­ле­те­ло от­резв­ле­ние, и я вспом­нил все: го­род, ин­сти­тут, ли­ца со­курс­ни­ков, ед­кий пот тре­ни­ро­вок, ут­рен­ний чай с не­пре­мен­ны­ми бу­тер­бро­да­ми, ма­ма, пы­таю­щая­ся за­гля­нуть в гла­за, на­кло­нив го­ло­ву, стан­ции мет­ро, ма­га­зи­ны, се­рое в пе­ле­не об­ла­ков не­бо, ма­ма­ши, вы­гу­ли­ваю­щие во дво­ре де­ти­шек, ли­хие мо­лод­цы в чер­ных ко­жан­ках на яро­ст­но вою­щих мо­то­цик­лах, оче­ре­ди, тет­ра­ди с во­ро­хом фор­мул и фор­му­ли­ро­вок, жар­кие при­сту­пы ноч­но­го оди­но­че­ст­ва, бод­рый го­лос дик­то­ра ра­дио, на­гре­тый солн­цем пар­кет, шер­ша­вые ко­реш­ки книг, мут­ное зер­ка­ло, те­ле­ви­зор с его не­пре­мен­ным "ува­жае­мые то­ва­ри­щи" и "пе­ре­да­чу для вас под­го­то­ви­ли", ма­дон­ны, в пе­чаль­ной ску­ке взи­раю­щие на по­се­ти­те­лей с кар­тин, ко­ман­да ста­рос­ты груп­пы "рав­няйсь" на за­ня­ти­ях по во­ен­ной под­го­тов­ке и его верноподданнические вы­муш­тро­ван­ные дви­же­ния, сло­ва Син­дба­да: "зря не по­спе­шим", раз­бив­ка трас­сы в чер­те­жах, пла­нах, ви­дах, циф­рах, - и еще сот­ни и ты­ся­чи об­ра­зов хлы­ну­ли на ме­ня слов­но бы че­рез раз­вер­стые во­ро­та шлю­за. Маэ­ст­ро. Да, так зва­ли ме­ня дру­зья.


Рекомендуем почитать
Дом

Автор много лет исследовала судьбы и творчество крымских поэтов первой половины ХХ века. Отдельный пласт — это очерки о крымском периоде жизни Марины Цветаевой. Рассказы Е. Скрябиной во многом биографичны, посвящены крымским путешествиям и встречам. Первая книга автора «Дорогами Киммерии» вышла в 2001 году в Феодосии (Издательский дом «Коктебель») и включала в себя ранние рассказы, очерки о крымских писателях и ученых. Иллюстрировали сборник петербургские художники Оксана Хейлик и Сергей Ломако.


Семь историй о любви и катарсисе

В каждом произведении цикла — история катарсиса и любви. Вы найдёте ответы на вопросы о смысле жизни, секретах счастья, гармонии в отношениях между мужчиной и женщиной. Умение героев быть выше конфликтов, приобретать позитивный опыт, решая сложные задачи судьбы, — альтернатива насилию на страницах современной прозы. Причём читателю даётся возможность из поглотителя сюжетов стать соучастником перемен к лучшему: «Начни менять мир с самого себя!». Это первая книга в концепции оптимализма.


Берега и волны

Перед вами книга человека, которому есть что сказать. Она написана моряком, потому — о возвращении. Мужчиной, потому — о женщинах. Современником — о людях, среди людей. Человеком, знающим цену каждому часу, прожитому на земле и на море. Значит — вдвойне. Он обладает талантом писать достоверно и зримо, просто и трогательно. Поэтому читатель становится участником событий. Перо автора заряжает энергией, хочется понять и искать тот исток, который питает человеческую душу.


Англичанка на велосипеде

Когда в Южной Дакоте происходит кровавая резня индейских племен, трехлетняя Эмили остается без матери. Путешествующий английский фотограф забирает сиротку с собой, чтобы воспитывать ее в своем особняке в Йоркшире. Девочка растет, ходит в школу, учится читать. Вся деревня полнится слухами и вопросами: откуда на самом деле взялась Эмили и какого она происхождения? Фотограф вынужден идти на уловки и дарит уже выросшей девушке неожиданный подарок — велосипед. Вскоре вылазки в отдаленные уголки приводят Эмили к открытию тайны, которая поделит всю деревню пополам.


Как будто Джек

Ире Лобановской посвящается.


Петух

Генерал-лейтенант Александр Александрович Боровский зачитал приказ командующего Добровольческой армии генерала от инфантерии Лавра Георгиевича Корнилова, который гласил, что прапорщик де Боде украл петуха, то есть совершил акт мародёрства, прапорщика отдать под суд, суду разобраться с данным делом и сурово наказать виновного, о выполнении — доложить.