Потаенные ландшафты разума - [7]
Я смотрел на женщину-змею, и мне, вдруг, со всей отчетливостью бреда, представилось, как я подставляю руку, помогая сойти с табурета моей соседке-пантере, как мы идем сквозь шумные толпы, не замечая ничего вокруг, разве что огненная река фейерверка заставит нас тесней прижаться друг к другу, как мы медленно растворяемся друг в друге, и как она шарит в сумочке в поисках ключа, и это последнее движение, которое она делает еще одна, сама по себе, и как темнота поглощает наши тела, и мы исчезаем, чтобы, очнувшись на несколько минут, тихо, подобно заговорщикам, проникнуть на кухню, где можно поддержать тающие силы едой, и снова раствориться друг в друге, а потом наконец вынырнуть, и тогда уже почувствовать под ладонью ее упругие ягодицы, мощные мышцы спины, впадины под коленями, округлые щиколотки и твердые тупые кости таза, вдыхать тягучий тяжелый сладковатый аромат ее тела и, соприкасаясь то носами, то щеками, повторять, повторять и повторять: "как мне божественно хорошо, как мне хорошо с тобой..."
Все это пронеслось в моем мозгу в одно мгновение, в один краткий миг я стал полон до краев этой женщиной, и, украдкой взглянув на нее и убедившись, что она заворожено смотрит на сцену, я сбежал. Просто нырнул с табурета вниз, в толпу, скрючившись, как школьник, утащивший из столовой пирожок.
Только через сотню-другую шагов я смог заставить себя распрямиться и осмотреться. Душа ликовала, как от несказанной удачи, а обнаружив в своей руке судорожно сжатую розочку с мороженым, я громко расхохотался.
Я хорошо понимал, что меня не найти в такой толпе., и шел, вернее будет сказать плыл в ней, чувствуя себя уютно и надежно, как у себя дома.
Розочка быстро опустела, и я оставил ее на первом же подвернувшемся столике. Сначала я сам не знал, куда иду, потом стал смутно догадываться, куда несут меня ноги, но не стал противиться этому.
Я шел туда, к скалам. Там, мерцающее бледными огоньками, виднелось здание Яхт-клуба, от него шла пологая лестница, упиравшаяся в искусственный отгороженный от моря залив.
Я на ощупь нашел знакомое место, пролез под перила и, упираясь голыми ступенями в знакомые выбоины, спустился по облицованной грубым камнем стене с парадной набережной на узкую полоску пляжа.
Мол был совсем рядом. Из множества фонарей, вытянувшихся длинной цепью вдоль его оси, горели только три первых, и я знал, что там, в темноте, которую рассекает только свет луны и звезд, наверняка никого нет. Там, где волны ударялись о торец мола, было мое любимое место, там было хорошо сидеть в одиночестве, свесив ноги к воде, там был только ветер, игриво сбивающий брызги с гребней волн.
Слева и справа от меня стоял частокол мачт, впереди же было море...
Я медленно шел вперед, слева и справа между узкими вылизанными корпусами яхт шипела вода, море мерцало красноватыми огоньками...
Странно, но там, впереди, в конце пирса кто-то уже сидел и ловил рыбу. Едва различимый силуэт на фоне иссиня-черного мерцающего моря. Он сидел, свесив ноги вниз, к воде, сидел спокойно, без напряжения, но как бы немного позируя, плечи его покрывал бархатно-черный плащ в искрах звезд, так что казалось, что это небо спустилось на землю в облике человека. Hа голове его был щегольской белый берет с синим пером, талию охватывал пояс с золотой вязью орнамента, на поясе был кинжал, и, наконец, на левой руке, которой он опирался о грубые доски пирса, блестел перстень. Я еще не видел его лица, да мне и не нужно было его видеть. Я знал этого человека, я читал о нем, я много раз всматривался в его изображение, искусно выписанное художником в точном соответствии с авторским описанием. Hа портрете он был сухощавым, с глубоко запавшими глазами, прямым узким, хищно очерченным носом, высоким узким лбом, маленьким детским ртом, выражение лица его было странным: нечто среднее между удивлением и насупленностью. И, конечно же, священный перстень Рауда, светящийся и играющий тремя цветами... Да, это был он, творение Виктора Майкельсона, - Казимир Магат.
Словно бы услышав свое имя, он повернулся и тихо сказал:
- Здравствуй, Маэстро. От этого имени мир дрогнул, завертелся передо мною юлой, поплыл, закачался, яростным вихрем налетело отрезвление, и я вспомнил все: город, институт, лица сокурсников, едкий пот тренировок, утренний чай с непременными бутербродами, мама, пытающаяся заглянуть в глаза, наклонив голову, станции метро, магазины, серое в пелене облаков небо, мамаши, выгуливающие во дворе детишек, лихие молодцы в черных кожанках на яростно воющих мотоциклах, очереди, тетради с ворохом формул и формулировок, жаркие приступы ночного одиночества, бодрый голос диктора радио, нагретый солнцем паркет, шершавые корешки книг, мутное зеркало, телевизор с его непременным "уважаемые товарищи" и "передачу для вас подготовили", мадонны, в печальной скуке взирающие на посетителей с картин, команда старосты группы "равняйсь" на занятиях по военной подготовке и его верноподданнические вымуштрованные движения, слова Синдбада: "зря не поспешим", разбивка трассы в чертежах, планах, видах, цифрах, - и еще сотни и тысячи образов хлынули на меня словно бы через разверстые ворота шлюза. Маэстро. Да, так звали меня друзья.
Автор много лет исследовала судьбы и творчество крымских поэтов первой половины ХХ века. Отдельный пласт — это очерки о крымском периоде жизни Марины Цветаевой. Рассказы Е. Скрябиной во многом биографичны, посвящены крымским путешествиям и встречам. Первая книга автора «Дорогами Киммерии» вышла в 2001 году в Феодосии (Издательский дом «Коктебель») и включала в себя ранние рассказы, очерки о крымских писателях и ученых. Иллюстрировали сборник петербургские художники Оксана Хейлик и Сергей Ломако.
В каждом произведении цикла — история катарсиса и любви. Вы найдёте ответы на вопросы о смысле жизни, секретах счастья, гармонии в отношениях между мужчиной и женщиной. Умение героев быть выше конфликтов, приобретать позитивный опыт, решая сложные задачи судьбы, — альтернатива насилию на страницах современной прозы. Причём читателю даётся возможность из поглотителя сюжетов стать соучастником перемен к лучшему: «Начни менять мир с самого себя!». Это первая книга в концепции оптимализма.
Перед вами книга человека, которому есть что сказать. Она написана моряком, потому — о возвращении. Мужчиной, потому — о женщинах. Современником — о людях, среди людей. Человеком, знающим цену каждому часу, прожитому на земле и на море. Значит — вдвойне. Он обладает талантом писать достоверно и зримо, просто и трогательно. Поэтому читатель становится участником событий. Перо автора заряжает энергией, хочется понять и искать тот исток, который питает человеческую душу.
Когда в Южной Дакоте происходит кровавая резня индейских племен, трехлетняя Эмили остается без матери. Путешествующий английский фотограф забирает сиротку с собой, чтобы воспитывать ее в своем особняке в Йоркшире. Девочка растет, ходит в школу, учится читать. Вся деревня полнится слухами и вопросами: откуда на самом деле взялась Эмили и какого она происхождения? Фотограф вынужден идти на уловки и дарит уже выросшей девушке неожиданный подарок — велосипед. Вскоре вылазки в отдаленные уголки приводят Эмили к открытию тайны, которая поделит всю деревню пополам.
Генерал-лейтенант Александр Александрович Боровский зачитал приказ командующего Добровольческой армии генерала от инфантерии Лавра Георгиевича Корнилова, который гласил, что прапорщик де Боде украл петуха, то есть совершил акт мародёрства, прапорщика отдать под суд, суду разобраться с данным делом и сурово наказать виновного, о выполнении — доложить.