Поступки во имя любви - [59]

Одри гадала, не стоит ли сказать ему, что женщина, похожая на его бывшую невесту, тоже бросит его у алтаря. Но она прикусила язык и постаралась не обращать внимания на любопытные взгляды других членов группы, оказавшихся поблизости.

После двух таких же неромантичных поездок Одри отказалась от идеи отпуска для одиночек и решила позволить жизни идти своим чередом. В этот момент ей было двадцать пять лет, и она недавно получила место учительницы рисования в средней школе Кэррикбоуна. В учительском коллективе были одинокие мужчины, наверняка кто-то из них сочтет ее подходящей партией.

Одри прекрасно понимала, что в ее внешности мало что изменилось после семнадцатого дня рождения. Волосы стали чуть лучше благодаря появившимся средствам для укрощения сильно вьющихся волос. Но ее вес увеличился, так как именно еда успокаивала Одри в моменты одиночества. Сама она считала себя скорее фигуристой, чем тучной. И хотя она никогда не пыталась похудеть до десятого размера, но не отказалась бы от более стройных коленей и хотя бы намека на талию.

Всю жизнь Одри любила цвет. Она обожала яркие, простые тона и наполняла свой гардероб узорами, крупными рисунками, от которых – она знала это – отказались бы женщины ее комплекции. Она носила шарфы, рюши, многослойную одежду, выбирала ткани, которые создавали летящий силуэт, когда она шла. Одри знала, что многие девочки в ее классах фыркали у нее за спиной, а более худощавые коллеги смотрели на нее неодобрительно, но она изо всех сил старалась их игнорировать.

Со всеми коллегами у нее были сердечные отношения. Со всеми Одри старалась быть любезной и добродушной.

– Одри, ты как луч солнца, – однажды заявил один из ее коллег. – Никогда не бываешь в плохом настроении, всегда улыбаешься.

Но ни один из мужчин не пригласил ее на свидание. Никто даже не предложил выпить кофе после занятий или сходить на ленч в выходные. Она регулярно участвовала во всех мероприятиях для учителей вне школы, но ни в ком не промелькнула даже искорка романтического интереса. Раз за разом Одри придумывала для коллег открытки для помолвки, сдавала деньги на подарок на свадьбу. Но годы шли, и ей приходилось постараться, чтобы надежда не оставила ее.

Теперь ей было тридцать семь, еще двадцать Дней святого Валентина прошли, и ни разу почтальон не принес ей открытку в этот праздник. До ее тридцать восьмого дня рождения оставалось всего несколько недель, а она опять сидела дома одна в субботу вечером. Ей становилось все труднее верить в то, что есть кто-то, кому предначертано влюбиться в нее.

Одри подбросила в огонь еще один брикет. Должно быть, она единственная жительница Кэррикбоуна, которая разожгла камин в такой теплый вечер. Но она терпеть не могла сидеть перед погасшим камином. В кухне она открыла полбутылки «Каберне-совиньон Джейкобс Крик», достала из шкафчика пакетик крекеров «Ритц», положила на десяток из них по кусочку сыра «чеддер», по ломтику яблока и по капельке цельнозерновой горчицы с медом.

Она отнесла свой ужин в гостиную, включила телевизор, выбрала документальный фильм о голубых китах. Повтор своего любимого фильма «Реальная любовь» она смотреть не стала. Только этого ей и не хватало субботним вечером – следить на экране за безумно влюбленными людьми.

Как только Одри устроилась на диване, Долли радостно перебралась с пола к ней на колени. Этот фокус она наконец освоила.

– Привет, – Одри почесала щенка за ухом, отломила маленький кусочек сыра и дала собачке. – По крайней мере, у меня есть ты.

По крайней мере, у нее была собака. Но как бы сильно она ни любила Долли, домашняя любимица не могла компенсировать отсутствие романтической любви. Разделить ужин с собакой – это все равно самый одинокий способ провести вечер субботы.

«Прекрати, – нетерпеливо остановила себя Одри. – Все могло быть намного хуже. Ты могла оказаться бездомной, или жертвой преступления, или умирать от голода в стране третьего мира. У тебя могло быть большое горе».

Ничего такого с ней не происходило, Одри просто была одинокой. Это, конечно, намного легче, чем не иметь крыши над головой или не знать, когда удастся поесть в следующий раз. Но этого все равно достаточно, чтобы почувствовать себя несчастной.

Воскресенье

Кармел любила первые секунды после пробуждения, когда осознание чуда пронизывало ее еще до того, как она открывала глаза: чистый запах простыней, мягкая подушка под головой, удивительная тишина, нарушаемая только еле слышным щебетанием птицы в саду за окном.

Она глубоко вздохнула, вытянула ноги под перинкой, наслаждаясь каждой секундой, чувствуя тепло Барри, прижавшегося к ней, его быстрое дыхание, от которого грудь мальчика поднималась и опускалась под ее рукой. Кармел могла бы пролежать в этой кровати до конца жизни…

Она медленно открыла глаза и увидела белокурые волосы сына в неярком свете, проникавшем сквозь шторы. Ее взгляд медленно скользил по комнате, вбирая в себя темную массу платяного шкафа, комод с их чистой одеждой (чистая одежда!), стул у кровати, на которое она положила свою банку с сокровищами. Узкая полоска света обрамляла окно.