Посох в цвету - [29]

Шрифт
Интервал

Смел неученый: он верит лишь в твердь.
Злой паразит заповедному служит,
Правит им ход неуклонный планет.
Кто о небесной планете не тужит,
Должен о тифе не слишком скорбеть.
Он не напрасно тебя посещает;
Вот отчего неученый правей:
Верит в планиду и бодро шагает,
Смерть ли он встретит – братается с ней.
Вот посмотри: на снегу бросил платье,
Голый сидит и снежком себя трет:
Надо быть чистым, – и это занятье
Я во дворе наблюдал… О, народ!
Много ты тайн недоведомых чуешь,
В этом святая твоя красота.
Пасхой Христовой ты смело целуешь
Хоть и проказу – устами в уста.
И ничего! Так наступит на змея
И скорпиона, кто прав и велик.
Кто через зло перейдет не робея,
Тот уж не носит цепей и вериг.

У БОЛЬНОГО

Он бледен и в тенях зеленых. Уходят
В орбиты глаза.
Протянуты руки вдоль тела
Поверх одеяла.
Что скажешь ему,
Посетитель?
Помнешься
И бросишь тоскливую глупость,
Что, дескать, напрасно
Горькую долю тюрьмы
Усложнять…
Что люди лихие
Не могут понять…
Довольно.
Он слушает? Нет. Забылся? Ни слова…
Ему не смешно и не нужно.
Довольно!
Его лихорадит. Уходят
В орбиты глаза
На лице исхудалом.

СОЛНЦЕ В КОРИДОРЕ

Клонится к западу ясное, красное.
Вышли и мы в коридор
В длинном окне посмотреть
Солнце прекрасное,
Желтый по стенам узор.
Бледные лица друзей,
Тех, кому здесь посветлей.
Ходим мы кучками, речи не вяжутся…
Всех-то нас тянет к окну
То ли себя пожалеть,
То ль помечтать про «такую бы лестницу»,
Про старину,
Иль посмеяться, кто в смехе успел
Выковать щит от томительных стрел
И дразнящих…
Лучей,
Тихо скользящих
По лицам людей.

ЧЬЯ КРАСНЕЙ?

Посв. Нат. Никол.
К раббину Риво некто приходил,
Глася: «Назначено мне дело злое;
Мне говорят, чтоб меч я обнажил
На человека. Но мерзит кривое,
А повелевший смертью мне грозил,
Когда ослушаюсь. Рабби, больное
Утишь мне сердце, совесть развяжи,
Что ныне делать, ясно расскажи».
И отвечал учитель: «Сам подумай
О крови брата – иль твоя красней,
Чем кровь его? Пускай злодей угрюмый
Убьет тебя – ты крови не пролей.
Ждет смерть тебя иль жизнь в юдоли шумной,
Не изменяй завету: “Не убий”».
Так говорил смятенному Рабби.

ИЗОБРЕТАТЕЛИ

Посвящ. Ив. Евг. К.

Долой острог! Да здравствует трудовая коммуна!

Надпись на флаге

Убийство Каин изобрел
(Был человек-кремень),
И кроткий Авель отошел,
Как гаснет вешний день.
А кто решил людей согнать
От четырех дорог?
Кто первый изобрел острог?
Кого мне поминать?
Иль имя это сам Господь
Скрывает от людей?
Ведь Каин убивает плоть,
И душу – этот змей.
Еще охотнее сравнишь
С косматым пауком…
Он опозорил слово дом:
Ни дна ему, ни крыш!
Пусть он витает в пустоте,
Не ступит на порог,
Кто черной послужил мечте,
Кто выдумал острог!

ОКНО БЕЗ РАМ

Диме
Поднявшись на этаж второй,
Ты подойдешь к окну без рам,
Где сквозь решетку ветр живой
Несет не воздух – фимиам;
И вольный виден кругозор:
Площадка бега и за ней
Пустынных домиков узор,
Дымки, а там – простор полей.
И восхищенный ловит взгляд
Вид идиллический. Вдали
На лыжах четверо ребят
Цепочкой резвой протекли.
Вот сняли лыжи. На снежки.
Меж ними бой уже кипит;
Они задорны и легки,
И верно каждый победит!
Над ними веет ветерок
И тот же ветерок в окно
Несет порхающий пушок,
И место мне в игре дано.

ВИРГИЛИЙ. Сонет

Посвящ. Е.В. Шлоккер
Бальзам надежды он на раны пролил,
В железный век мечтал про золотой,
Гласил о Том, кто исцелит все боли
И успокоит мир с его тоской.
Душа, влекомая к земной юдоли,
Томилась неключимою рабой.
Он с ней заговорил о светлой воле,
О синем, что сияет над землей.
Живя с природой, чуткий и пытливый,
Он изучил крылатую пчелу
И возрождений символ дал нелживый.
Садовому искусный ремеслу,
Привил ты Риму черенок Мессии
И дал Психее пару новых крылий.

ПАВЕЛ ЕФИМОВ

Влечение, а не принуждение властвует над вселенной.

Фурье

Сам к нам пришел ты незваный, непрошеный,
Вымел нам камеру, щи разогрел.
Строгой судьбой в эти стены заброшенный,
Нес ты уж месяцы грустный удел.
Стал ты нам другом, спокойный и сметливый.
Мы тебе хлебца давали, кто мог.
Круглый лицом и улыбкой приветливый,
Утром приходит, несет кипяток…
Было нас двое и двое к нам прибыло.
Ты помогаешь и всем четырем.
С ласкою тихой блюдешь ты, что б ни было.
Как без тебя мы отсюда уйдем?
Ждешь ты амнистию. Грех твой не маленький:
С поля бежал – и добрел до тюрьмы.
Месяцы ждешь ты, солдат неудаленький,
Месяц с тобой дожидаемся мы.
Ты говоришь нам в часы откровенности:
«Вы хороши мне и я вам хорош».
Труд твой за хлеб, а безмерные ценности –
Ласку твою – бескорыстно даешь.
Жизнь не оставит нас в нашем томлении;
В этом покинутом солнцем мурье
Осуществляем семьей восхождение
К миру гармоний, что строил Фурье.

ЖЕНА И МУЗА

Обеим
Чтоб видеться (в тюрьме тоска — не голод),
Ты, пленнику, приносишь мне обеды,
Усталая пересекаешь город,
И наши через щель не веселы беседы.
А по ночам божественная дева,
Пока я сплю, незримо ждет у ложа.
Проснешься – «Здесь ты?» – «Здесь!» Глядишь налево:
Окно во тьме. Но ты и так пригожа.
Твой голос – свет душе. Не надо утра.
Чем сердце ты, богиня, удостоишь?
И вот начнет торжественно и мудро.
Я тихо вторю ей: нас в мире двое.
Ты прежде забавляла — учишь ныне,
Я познаю, чем мир стоит и движим.
Как человек, подобный мерзлой глине,
Восходит ввысь – про то мы строки нижем.
И ритмы мира, музыку вселенной
Несешь ко мне и сыплешь из корзины

Рекомендуем почитать
Преданный дар

Случайная фраза, сказанная Мариной Цветаевой на допросе во французской полиции в 1937 г., навела исследователей на имя Николая Познякова - поэта, учившегося в московской Поливановской гимназии не только с Сергеем Эфроном, но и с В.Шершеневчем и С.Шервинским. Позняков - участник альманаха "Круговая чаша" (1913); во время войны работал в Красном Кресте; позже попал в эмиграцию, где издал поэтический сборник, а еще... стал советским агентом, фотографом, "парижской явкой". Как Цветаева и Эфрон, в конце 1930-х гг.


Рыцарь духа, или Парадокс эпигона

В настоящее издание вошли все стихотворения Сигизмунда Доминиковича Кржижановского (1886–1950), хранящиеся в РГАЛИ. Несмотря на несовершенство некоторых произведений, они представляют самостоятельный интерес для читателя. Почти каждое содержит темы и образы, позже развернувшиеся в зрелых прозаических произведениях. К тому же на материале поэзии Кржижановского виден и его основной приём совмещения разнообразных, порой далековатых смыслов культуры. Перед нами не только первые попытки движения в литературе, но и свидетельства серьёзного духовного пути, пройденного автором в начальный, киевский период творчества.


Зазвездный зов

Творчество Григория Яковлевича Ширмана (1898–1956), очень ярко заявившего о себе в середине 1920-х гг., осталось не понято и не принято современниками. Талантливый поэт, мастер сонета, Ширман уже в конце 1920-х выпал из литературы почти на 60 лет. В настоящем издании полностью переиздаются поэтические сборники Ширмана, впервые публикуется анонсировавшийся, но так и не вышедший при жизни автора сборник «Апокрифы», а также избранные стихотворения 1940–1950-х гг.


Лебединая песня

Русский американский поэт первой волны эмиграции Георгий Голохвастов - автор многочисленных стихотворений (прежде всего - в жанре полусонета) и грандиозной поэмы "Гибель Атлантиды" (1938), изданной в России в 2008 г. В книгу вошли не изданные при жизни автора произведения из его фонда, хранящегося в отделе редких книг и рукописей Библиотеки Колумбийского университета, а также перевод "Слова о полку Игореве" и поэмы Эдны Сент-Винсент Миллей "Возрождение".