Посох в цвету - [31]

– Но в Тройцу верите? – Как в Библии стоит.

– И в Богородицу? – Он гнулся мягче шелка,

Но отвечал, храня невозмутимый вид.

– В Апокалипсисе, – сказал он в заключенье, –

Есть нам пророчество: закончится наш строй

В сорок два месяца – и будет нисхожденье.

Затихнул и поник печально головой.

«О, два свидетеля, отцы святых декретов!»

Так говорил слуга евангельских заветов.

РУДОЛЬФ ШТАЙНЕР. Сонет

Твое обетование не ложно,

Великий Вождь, ты прав, я вижу это:

Душа народа ждет, как мать, тревожно

Неверный шаг незрелого поэта.

Так вешним днем пробьются осторожно

Побеги трав, когда земля пригрета.

Теперь мне сердце выразить возможно,

Когда над ним стоит моя планета.

И пусть ты далеко: ведь дух твой мощный

Достиг меня через поля и горы,

От юга твоего к стране полнощной.

Мне грезятся пылающие взоры,

Чело жемчужное, движенья дланей

И слышны громы вещих заклинаний.

СОСЕД

Посвящено Л. А. П.

Были соседи мы, стали соседями,

Рядом ведь камеры нашей тюрьмы.

Душу отводим порою в беседе мы

В краткие дни нашей лютой зимы.

Ввергнутый в яму (хотя и не львиную),

Так же ты ясен, как ранее был,

А запоешь про детину с кручиною –

Кажется, всё бы с тобой позабыл!

Мы прочитали вчера с изумлением,

Будто пропали бумаги твои.

Ищут по городу их объявлением…

Водку хватил он иль выпил Аи?

Что б он ни выпил, печальный мучитель твой,

Верно, не будет ему веселей,

Чем близ тебя, средь волны освежительной

Песни широкой и вольной твоей.

СЕМИЦКАЯ ПЕСНЯ

Мы березку заплетали,

Мы кукушку поминали

В светлый вешний наш семик.

Небо было – голубое

И веселье – молодое…

Прикасался к лику лик.

К губам – губы, к сердцу – сердце,

Распахнулась настежь дверца

Меж душою и душой.

Гулко квакают квакушки;

Все мы девоньки-подружки,

Это праздник наш родной.

Из одной-то мы деревни,

Мы блюдем обычай древний:

Заплетайся, хоровод!

Парней прочь – бери их леший!

На березку ленты вешай,

Лето жаркое нас ждет.

Будет пёкло, будет страда,

А весной – одна отрада,

Соловей-то: чок-чок-чок!

Только Ваня пусть придет к нам,

Ваня тихий пусть поет нам,

Как у норки друг-сверчок.

«Сегодня в сумерках звучал согласный хор…»

Сегодня в сумерках звучал согласный хор

Из женской камеры. И вспоминались живо

Поля родимые, зеленошумный бор

И юных девушек, бегущих торопливо

По ягоды, беспечный разговор.

Я говорил в тоске. Пусть счастье будет вновь,

Но никогда уже к нам не придет беспечность.

Как первоцвет души – лучистая любовь,

Так и тюрьмы объятья – это вечность,

И навсегда она отравит кровь.

ПЕРВЫЙ ЗУБ

Ты бросаешь мне в окошко,

И твой голос юн и звонок:

– «Показался зубик первый». —

Зреет радостно ребенок.

Шаг за шагом, понемножку

Он идет дорогой верной.

«Сосунок такой забавный,

Укусил сегодня больно,

И о зуб стучала ложка…»

Сердце слышало невольно:

Я тебе, родная, равный, —

Догоняю понемножку.

Так чрез слезы, стоны боли

Слышен мерный шаг природы.

Так от века и до века,

Через годы, через роды,

Вырастаем поневоле,

Достигаем человека.

«Свободен мухи лёт, а пауку работа…»

Свободен мухи лёт, а пауку работа.

Пусть буду мухой я, плененной пауком.

Я не забочусь, нет, но я для них – забота:

Сначала изловить и высосать потом.

Чуть смеркнется – пришли, всех нас переписали,

И гнусно скрежетал в замочной щели ключ.

Не я считал их, нет; они нас проверяли,

И сердце слышало, как ручеек певуч.

Пускай у стен моих сменяются патрули –

Простивший тот же всё, всегда, и в ночь и в день.

Не я их запирал – они меня замкнули,

И надо мной шумит и зеленеет сень.

СОНЕТ ПРОЗРЕВШЕГО. Сонет

В. А. Полоскову

Как протекло мое перерожденье,

Хотите знать? Бог посетил меня.

В осьмнадцатом году я из селенья

Бежал в поля, тоскуя и стеня.

Вблизи гремело жуткое сраженье,

И треск и грохот на исходе дня.

Открылось мне, что это – преступленье:

«Проливый кровь – убийца», – думал я.

И громко так моя душа стонала,

И я молил: «Творец мой, пронеси

Твой правый гнев. Служил тебе я мало.

Отныне весь я твой: от зла спаси;

Прозревшего учи, как жить для Бога».

И внял Отец. Так стал я у порога.

ЖЕНЕ БОЛЬНОГО

О. В. Рождественской

Вам дали, как жене, вблизи больного светить.

Быть может, надобно, чтоб был преступник жив;

А может быть и так: сам непреклонный тиф

Способен женщине как джентельмен ответить.

Блажен, кто в забытьи глаза любимой встретит:

Пусть бред горячечный упорно прихотлив,

Он может те глаза преобразить в залив

И тем благой исход издалека наметить.

То с книгой дружеской, то с верною иглой,

Жена всегда войдет к больному как хозяин.

Был Адой любящей утешен даже Каин.

А муж преступный ваш не Каин – Боже мой!

Дерзайте, кроткая: за вас сама природа;

И пусть второй ваш приз последует: свобода.

ЛЮБОВЬ И СМЕРТЬ. Сонет Диме

Полонский пел кузнечика так нежно.

Мишле творил глубокий труд — «L’insecte»:

Жизнь малых тварей изучив прилежно,

Преодолел он грани многих сект.

Он показал, что дробное безбрежно.

Любви и смерти узел он рассек;

Явил осу, что строит безмятежно

Дворец детве, кончая краткий век.

Он понял мотыльков, что в круг сберутся

Пред тайной тайн… Раздумье….

Миг один – Они к цветку прямым путем несутся,

Где ждут приют и амбра для родин,

Где юность их блаженно протекала,

Где мать-старушка тихо угасала.

МЕРТВАЯ ГОЛОВА. Сонет Диме

В лучистой Франции, когда вино Шампани

Лилось, как позже кровь, во славу трын-травы