Последний рейс - [33]

Кострецкий выразительно взглянул на своего моториста и с неприязнью предположил, что парнишка, видимо, понимает обстановку. Он повелительно кивнул ему — Андрей (все-таки сработались они за последний месяц, понимают друг друга без слов!) поспешно выскочил из рубки. Вернулся он так же быстро, доложил коротко и, странное дело, шепотом:

— Вода есть, Максим Федорыч.

— Много прибыло?

— Качать пора.

Капитан зажевал очередную «беломорину» и прищурился на дымящий буксир.

— С-самоварщики, — холодно процедил он.

Потом он оглянулся на хвост проползающего мимо плота, машинально прикинул, сколько там тысчонок кубиков добротной, а то и отличной тюменской сосны, и вдруг обнаружил, что катер сопровождения уже не дымит. «Ну дела-а… Теперь еще этот на мель залез или с дизелем что… Ну а мне, выходит, хвост тянуть? Хвост на мели сидит, значит. И крас-сиво сидит!» Кострецкий поймал себя на этих мыслях и удивился: ведь еще мгновение назад он потянулся было за сигнальным флажком, чтобы дать отмашку — у него течь в машинном отделении, у него топливо на исходе, рулевые тяги погнуты, ему самому до Сургута бы доскрестись. А чтобы пришвартоваться к буксиру, надо пройти вперед, потом, круто развернувшись, чтоб не зацепило боковой волной, лечь на обратный курс.

Если б он решил пройти мимо, Андрей просигналил бы, и все. Но он не мог пройти мимо. И в этой ситуации, как ни странно, терял свои капитанские права. То есть официально и объективно — он тут хозяин. Но за последние несколько суток на «Зюйде» накрутилось столько всяких дурацких происшествий, так опростоволосился, загнав катер на песчаную отмель, потом этот мешок проклятый с рыбой и эта окостенелая физиономия неизвестного начальника, — так вот и получалось, что не мог он, капитан, принять сейчас единоличное решение. Надо было доложить обстановку начальству в кубрике. А кто там истинный начальник: фрахтовал катер старший инспектор НТИ, а потом оказалось, что принадлежит суденышко, через одно ведомственное колено, чернявому. Проклятье!

После некоторого молчания внизу в рубку вылез Владимир Егорович. БТ-349 уже находился от «Зюйда» метрах в тридцати прямо по правому борту. Хорошо видна была в его высокой ходовой рубке фигура капитана. Дверь рубки на теплоходе распахнулась, крупный человек в черном кожаном реглане нацелил на ярославец рупор мегафона. Кострецкий распахнул свою дверь и, ничего не объясняя, кивнул инспектору: слушай, мол, и сам все поймешь.

— На «Зюйде»… На «Зюйде»! Говорит капитан Мышкин… У меня плот на мели… на мели! Требуется ваша помощь… помощь… Как поняли?.. Как меня поняли?..

Кострецкий взглянул на инспектора. Володя поразился — сколько в этих бледных испитых глазах оказалось жизни! Тут же он непроизвольно бросил взгляд на гору рыбных ящиков под брезентом. И уже потом прищуренными глазами (совсем так же, как недавно Кострецкий) просмотрел длинную тяжелую змею плотоматки…

— Вот тебе и Сургут, — со вздохом произнес он.

— У нас течь в машинном, — язвительно оборвал его капитан.

— Но мы откачали…

— Теперь придется качать да качать. Неизвестно, сколько мы тут провозимся.

— Будем качать, — Володя подозрительно прищурился на капитана, словно спрашивая: «Ты хочешь уйти в Сургут?»

— Мне что, я не такое видывал! — Кострецкий с неожиданным азартом потер руки.

Максим Федорович обнаружил рядом внимательно-оживленное лицо своего молодого помощника, уловил в его обычно невозмутимых глазах бесовские огоньки.

— Слушай, Энди! — Кострецкий с силой хлопнул парня по плечу. — Подымай там этих… пассажиров. Объявляю общесудовую тревогу номер один.

Андрей полез в кубрик исполнять приказ капитана. Максим Федорович взял рупор:

— На буксире!.. Говорит капитан Кострецкий… «Зюйд» идет на помощь… Готовьте швартовы…

«Зюйд», как волчок, в одно мгновение развернулся буквально на месте и медленно двинулся к черно-желтой туше буксира. Легкий катерок подгоняла сильная кормовая волна, так что перед самым носом теплохода пришлось отрабатывать задний ход — наконец ярославец мягко коснулся высокого борта буксира и был мгновенно пришвартован.

— Чисто сделано! — прогремело сверху, с палубы буксира.

Борис Денисков, стоявший на носовой палубе «Зюйда», с уважением подумал о Кострецком: «Настоящий, видать, кэп был… Не беда б его зеленая, не занесло бы сюда».

Буксир бешено работал на полной мощности: весь корпус теплохода заволакивало клубами дыма, но судно стояло на месте, напрочь заякоренное многотонной золотистой массой плотоматки, севшей неповоротливым хвостом на обском перекате. Буксир на полной мощности рвался вперед, навстречу крутой волне и шквальному ветру, и в этом бесплодном стремлении его был единственно правильный смысл, единственно верный способ противостоять стихии — спасти плоты, тысячи кубометров ценного строевого леса. Останови натужную работу мощной машины — и бешеный напор двух стихий, воды и ветра, сомнет оголовок плота, сдавит равномерно растянутые секции в одну массу, порвет обоновку, нагромоздит пучки друг на друга, наконец, порвет и размечет сами пучки леса, и потом поплывут они вниз по Оби то кучно, а то и по бревнышку… Поплывет вниз по великой сибирской реке многопотная работа сибирских лесорубов, которые не один месяц на верхних складах и на нижних катали баланы… Пропадет их работа, потому что и в разгар лета непросто собрать на Оби порванный плот, а теперь до ледостава считанные дни — поди лови лес в шуге!