Последний барьер - [5]

Однажды в каком-то захолустном городке подошел к нему расфранченный, надушенный молодой человек и протянул руку: «Здравствуйте, товарищ учитель!»

Крум поздоровался, поинтересовался, как идут дела, не доводилось ли больше вступать в противоречия с законом. Знал — бывший колонист, но ни имени, ни фамилии так и не вспомнил. А молодой человек рассказал, что работает слесарем, женат, ребеночком обзавелся. И с Уголовным кодексом соприкосновений больше не было, нет. «Да вы, наверно, меня уже и не помните?» — спросил он вдруг. «Ну как же, помню, помню, — солгал Крум. Только фамилия вылетела из головы». Молодой человек представился. «Ну да, точно!» Крум притворно оживился, но тот успел заметить в глазах учителя фальшь и протянул руку, чтобы попрощаться: «До свидания!» — «Всего наилучшего!»

И Крум пошел дальше, пытаясь вспомнить своего бывшего ученика, — не он ли увел колхозный грузовик и врезался на нем в комбайн? Тот был, кажется, из здешних мест. А может, он из тех, что ограбили винный магазин и рядом, в переулке, нализались до того, что с ног попадали? Нет, пожалуй, не из этих. Поди знай. В колонии на всех одинаковая форма, все стриженые, а тут — денди с роскошной прической. И вырос, возмужал.

Случались и совсем другие встречи — подвалит этакий пьяный в стельку, перепачканный грязью тип и орет: «Здорово! Как там шпана в клетке?» Попробуй отделайся от него! Хорошо, если поблизости не окажется знакомых. «Снова пьянствуешь? Захотелось обратно?» — «Ничего не поделаешь, нет жизни без нее, проклятущей. Но назад — ни-ни. Я парень ушлый — больше чем на пятнадцать суток не влечу. Может, раздавим, учитель, маленькую?»

Да, встречи случались разные. По всей республике, а то и дальше разбрелись те ребята, что были вынуждены сидеть и слушать учителя Крума на уроках географии и истории. Что они сегодня помнят из услышанного? Скорей всего — мало. Пьянчужки столкуются и без географических познаний, где бы они ни находились. Опять пессимизм! А может, все дело в весеннем томлении?

Крум вновь склонился над делом и читает, приговор Валдису Межулису, который заверил его, Крума: «Вы на моем месте никогда не будете».

…Межулис совместно с Расмой Лигер, 1950 года рождения, отправился в туристскую поездку по реке Гауя…

Парочка! Интересно, что сказали бы родителей про такое уединение их деток на лоне природы. Девчонке восемнадцать стукнуло, а кавалеру? Правда, молодежь нынче созревает раньше, но, к сожалению, только физически.

…Они устроились на ночлег, поставили палатку и развели костер…

Недурно! К отдыху на воде Крум тоже относится положительно. Удочка и хороший товарищ, но только не женщины — они для этого не годятся, от них одно беспокойство.

…Вечером, около 22.00, к костру подошли Рубулинь А. Я., штукатур стройконторы, и Денисов Н. Е., слесарь того же предприятия.

Под мухой, наверно, — какой слесарь ходит вечером трезвый?

…Были в состоянии опьянения и стали задавать Межулису вопросы, потребовали у него документы, а затем водки…

Конечно, все как обычно. Пьяное бахвальство и наглость. А что же паренек?

…Межулис просил упомянутых граждан уйти и не приставать. В связи с этим завязалась перебранка…

С пьяными в подобных ситуациях надо уметь обращаться. Как ни мерзко, но надо по-хорошему.

Мальчишка, конечно, не сдержался — ведь рядом подружка. В семнадцать лет все мы герои.

…Рубулинь столкнул с берега в реку резиновую лодку, в которой находились также и некоторые вещи Межулиса и Лигер…

Подлец! Течение в Гауе быстрое, а около десяти уже смеркается. Ведь для мальчишки лодка с вещами — целый капитал, но как ему спасать лодку, если девушка останется на берегу одна.

…После чего оба гражданина стали приставать к девушке и звать ее с собой. Межулис нанес Денисову удар, а Рубулинь сбил юношу наземь…

Двое на одного. А Межулис не из силачей. Малявка против пары здоровых скотов.

…Лигер вбежала в палатку, но граждане Рубулинь и Денисов палатку повалили, схватили девушку и намеревались бросить ее в реку. В этот момент Межулис подобрал лежавший в траве туристский топорик и ударом по голове убил гр-на Рубулиня. Денисов при виде происходящего обратился в бегство, а Межулис погнался за ним с топором в руках, однако догнать Денисова ему не удалось…

Крум смотрел на тонкий листок с нечеткими оттисками машинописного шрифта: «В этот момент Межулис подобрал лежавший в траве туристский топорик…» «Вы на моем месте никогда не будете», — сказал сегодня в классе этот мальчик. Не приобретает ли сейчас его фраза новый, куда более глубокий смысл?

«Вы никогда не сможете быть таким, как я, вы же не способны ради другого человека…» Ну, что, что?

Убить?

Взгляд Крума все еще прикован к открытой папке, но глаза не пробегают по строчкам текста.

Глупости. Это же просто несдержанность, неумение оценить ситуацию и предвидеть последствия. Однако, который же из них симпатичнее — Межулис или Рубулинь? Если отбросить юриспруденцию, статьи кодекса, суд и перенестись в ту ночь на берегу Гауи.

Так который же? И Крум чувствует, что его симпатии на стороне Межулиса. Как может быть иначе? Ему даже хочется воскликнуть: «Молодчина, парень!» Но когда начинаешь размышлять и загонять все в рамки закона, современной морали и рассудка, соглашаясь, что нельзя в середине двадцатого столетия действовать методами эпохи «Трех мушкетеров», картина несколько меняется. Быть может, этот Рубулинь был добропорядочным человеком, может, ничего худого он и не замышлял и спустя полчаса оказался бы в кругу семьи. Но разве можно было требовать в тот момент от Межулиса таких кабинетных рассуждений? Состояние аффекта — потому и дали всего три года. Но разве в эту минуту в Межулисе не проявили себя самые что ни на есть человеческие и понятные чувства?