Последний барьер - [6]

А ты на его месте смог бы так поступить?

Учитель читает дальше. Оказывается, Денисов — член добровольного пожарного общества, и им руководили исключительно интересы общества проверить, кто и с какой целью развел костер. Как трогательно! Два кротких радетеля за интересы общества, исполняя свой благородный долг, малость пошалили, а негодяй подсудимый злодейски пресек их деятельность. Что ж, можно занять и такую позицию.

В памяти всплывает другой подросток, отбывавший срок в колонии несколько лет тому назад. Тоже убийца, к тому же убил отца. Славный, серьезный мальчуган. Изо дня в день, из года в год его отец приходил Домой пьяный, на его глазах избивал мать, корежил Мебель, колотил младших братьев. Мальчик, не видя иного выхода, застрелил из охотничьего ружья мучителя семьи.

Разве не то же самое произошло с Межулисом?

Крум вспоминает свой монолог в классе, и ему хочется надавать себе пощечин.

«Если бы все действовали так радикально, с преступниками уже было бы покончено», — приходит на ум ходячее рассуждение. Конечно же и Межулис полагает, что поступил правильно. Это упомянуто и в приговоре: «…Ничего не скрыв, рассказал о происшедшем, но виновным себя не признает». А закон признал. В этом суть противоречия. Но что тут может Поделать Крум? Если он подойдет к юноше и скажет:

«Я тебя понимаю», — от этого ничего не переменится.

Межулису станет еще тяжелей на душе, еще болезненней он ощутит несправедливость закона. И нельзя допускать на уроках невнимательности. Напротив — Межулиса необходимо нагружать работой и занятиями до предела, чтобы у него не оставалось времени для тягостных раздумий, чтобы скорей излечился от депрессии.

— Прочитал? — слышится за спиной голос Киршкална.

— Да, — отвечает Крум, не поворачивая головы.

— Что ты думаешь по поводу всей этой истории?

— Дело более или менее ясное. Я за Межулиса.

— Нельзя тебя допускать до работы в суде или прокуратуре. И ясности тут еще маловато. Возможно, все оно так и было, но меня больше интересует, как с ним будет дальше.

Крум уходит, а Киршкалн продолжает листать бумаги, что-то отмечает у себя в записной книжке. Позади него стоит широкий и тяжелый «черный шкаф».

В нем, плотно прижавшись друг к дружке, выстроились по алфавиту синие и серые папки с делами воспитанников. За убористыми и скупыми строками этих дел — сотни жизней, которые с самого начала пошли по неверному пути. Киршкалну кажется, что, если бы вдруг вырвались наружу все слезы, горечь и страдание, все заблуждения, глупость и зло, заключенные в этом до отказа набитом шкафу, случилось бы нечто катастрофическое, чудовищное. Киршкалну всегда не по себе в этой комнате, и он не завидует инспектору, который ежедневно все свое рабочее время должен проводить в обществе «горе-шкафа».

— Тебя кошмары по ночам не мучают от того, что ты столько лет провел в компании с этим шкафом? — спрашивает он.

— Что ты сказал? — не понимает инспектор.

— Я говорю, как ты терпишь этот дурацкий шкаф?

Он не наваливается, не душит тебя?

Инспектору смешно.

— Подумаешь — шкаф! Я удивляюсь, как ты терпишь деток, чьи дела в нем заперты.

Киршкалн сдает папки и возвращается в зону.

Да, «детки». В практике колонии давно принято подразделять воспитанников на категории. Есть так называемые «спокойные» или «тихие», как правило, это воры. Они сравнительно легко подчиняются режиму колонии и особых хлопот не доставляют.

Украсть тут фактически нечего, разве что какой-нибудь пустяк из тумбочки соседа или ненужный хлам из школьных лабораторий. Они здесь пребывают «на отдыхе» в предвкушении «большой работы» после освобождения. Именно воры чаще всего попадают в колонию по второму, а то и третьему разу. Еще есть «слабаки». Эти всегда служат мишенью для насмешек, их запугивают и эксплуатируют, они лишены каких-либо собственных побуждений и самолюбия: куда ветер дует, туда и они. Есть «опасные» — такие, как Николай; эти постоянно в конфликте и с администрацией, и с воспитанниками, вынашивают всевозможные планы, плетут интриги и командуют своими местными «подданными». Как правило, они отбывают наказание за грабеж, бандитизм, злостное хулиганство. Ясно, что работать с такими — дело нелегкое. Есть «темненькие» — они замкнуты, но иногда у них происходят неожиданные срывы. Среди них нередки ребята, считающие, что их наказание незаслуженно, или переживающие какую-то другую душевную травму. Работа с ними тоже не сулит скорого успеха. И наконец, так называемые «положительные». Их не много. Можно с уверенностью сказать, что в колонию их привел нелепый случай, хотя среди них подчас можно встретить осужденных на длительный срок и даже убийц.

И тем не менее «деток» терпеть можно. Мальчишки вовсе не ужасные. Ужасно то, что они совершили, их дела. А в остальном, если бы не существовало «черного шкафа», если бы ничего не знать, многих воспитанников можно было бы назвать славными ребятами.

Находчивые, смекалистые, даже дисциплинированные и трудолюбивые, они производят куда более приятное впечатление, чем галдящая орава, иной раз высыпающая из дверей обычной школы. Такое же мнение складывается и у людей, которые по какому-либо поводу наезжают в колонию, бывают в зоне. Поначалу они с внутренней дрожью ждут, что на них уставятся тупые физиономии, раздастся зубовный скрежет и надо ежеминутно быть готовым к нападению с любой стороны. «А у вас тут совсем не плохо!» — удивленно восклицают они вскоре и даже испытывают разочарование при виде ухоженных газонов, асфальтированных дорожек и юношей, которые способны улыбнуться и даже вежливо поздороваться. Со спортплощадки слышны удары по волейбольному мячу, ребята прогуливаются, сидят на лавочках или читают вывешенную в витрине свежую газету. Если что и не нравится, так это голые затылки и одинаковая для всех форма, сшитая совсем не по последней моде. «Конечно, не плохо, а вы как думали? Настоящий пансионат, только видите — вон тот заборчик вокруг», — так отвечает на подобные замечания Киршкалн. Если же гости (а в особенности гостьи!), слишком расчувствовавшись, начинают вступаться за ребят, мол, вон тому симпатичному юноше надо бы разрешить отпустить волосы или дать какую-либо другую поблажку, то Киршкалн, любит иногда ужаснуть непрошеного адвоката сообщением, что, мол, этот симпатяга подзащитный заколол штыком свою родственницу — древнюю старушку, в поисках денег разгромил весь дом и, ничего не найдя, дом спалил, дабы скрыть следы преступления. A тот, что стоит с ним рядом, еще более симпатичный юнец, со скуки изнасиловал трех несовершеннолетних девочек. После таких справок восторги умеряются, их сменяют возгласы: «Невероятно! Быть этого не может!»