После пламени. Сборник - [35]

«Ты мой мастер,— ответил гвэтморн.— Начинай работу. Я жду».

Мелькор почувствовал, что металл принял Феанора. Ему даже не требовалось смотреть на нолдора, чтобы понять это.

— Итак…— едва слышно выдохнул мастер. Его пальцы легко пробегали по слитку, касаясь то там, то здесь,— так музыкант настраивает инструмент. Или слепец — знакомится.

«Я — сила,— говорил ему гвэтморн.— Я напор и мощь, я — упорство, сокрушающее преграды, я мужество и стойкость, одолевающие их».

«Я — сила»,— отвечал Феанор.

Гвэтморн лежал в горне. Нолдо раскачивал ножные мехи, раздувая жар.

Металла было очень мало. Феанор знал, просто — знал, что венец должен охватывать весь лоб, виски, закрывать затылок. Этого слитка не хватит. На сплошной венец не хватит. Что ж, ажурный — это даже красивее.

«Я — гордость,— говорил ему гвэтморн, раскаляясь.— Я превыше всех. Некому в Эа сравниться со мной. Я счастлив этим».

«Некому в Эа сравниться со мной!»,— отвечал Феанор.

Металл багровел, и Пламенному казалось, что раскаляется он сам, что его стремления и помыслы, которые он таил в глубине души, сейчас живым огнём текут сквозь него, текут вовне.

«Я — вечное движение,— говорил гвэтморн.— Я — вечный поиск. Вечная цепь вопросов. Путь наощупь».

«Я — вечный поиск»,— отвечал Феанор.

«Я — осторожность, недоверчивость, хитрость».

«Я — недоверчивость»,— отвечал Феанор.

«Я — одиночество. Холод. Путь без опоры. Опора лишь на самого себя».

«Опора лишь на самого себя»,— отвечал Феанор.

«Я — власть. Сила, которая может покровительствовать — и быть жестокой».

Феанор отошел к стойке с инструментами, выбирая подходящий молот.

«Я — власть!».

Феанор не слышал.

«Я — сила, уничтожающая всех, кто идёт против меня!».

Феанор выбрал молот, бросил гвэтморн на наковальню, примерился…

Звон.

По мастерской прокатился первый долгий глубокий звон.

9

Звон.

Чистый, долгий, глубокий звон. Словно эхо большого колокола.

Я на миг даже отвлекся — так красив был звон, с которым Рингиль, вылетев из руки моего брата, упал на зеркало мраморного пола.

Но я отвлёкся не больше, чем на миг.

Остриё Рока Огня на волос не доставало горла Финголфина.

Тишина.

Я вслушивался в неё, как в прекрасную музыку, я вбирал её в себя, как в жару пьют воду,— потому что в этой тишине была моя сила.

Потому что эта тишина сказала мне: ТЫ МОЖЕШЬ ВСЁ.

Десятки нолдор застыли, позабыв дышать; отец, бледнее статуи, замер на троне — и я ощутил, что сейчас судьба их всех в моих руках.

Всех. Не только глупца, именующего себя Мудрым.

Я сейчас действительно мог всё. Я мог приказать отцу — и он бы выполнил мою волю, не раздумывая.

Собственное могущество кружило мне голову.

Но я не хотел власти. Я хотел мести.

— Итак, братец,— гулкое эхо подхватывало мой голос,— ты очень хочешь смотреть на меня свысока. Хорошо. Давай. Подними голову повыше.

Ненависть в глазах Финголфина сменилась ужасом, когда я чуть повернул меч и лезвие едва коснулось его под подбородком. Непроизвольно он отклонил голову назад.

— Выше, братец, выше.

Я продолжал медленно поворачивать меч. Затылок Финголфина всё глубже вжимался в плечи.

— И ещё выше,— почти ласково сказал я, ставя меч ребром.

Шея и подбородок принца нолдор превратились в единую линию.

— Вот так. Приятно ли тебе смотреть на меня свысока, брат?

Я видел, как бьётся у него на шее голубая жилка.

10

Звон.

Мелькор и сам не знал, насколько соскучился по работе. Не по Творению даже, а по такой вот работе — руками. Чтобы — как Воплощённые. Вдыхать горячий воздух, пропитанный запахом металла и угля. Видеть, как летят из-под молота красные брызги окалины. Чувствовать, как через правую руку — от плеча к пальцам — течёт Сила. И молот становится продолжением руки. Каждый удар безошибочно точен. Каждый удар — ласка и утверждение власти. Каждый удар — воплощение Музыки.

Металл поёт — молот отвечает ему.

Когда-то Мелькору с Феанором не раз доводилось работать в четыре руки. Это было легко: они и так понимали друг друга даже без осанвэ. А уж в кузнице и вовсе действовали, как одно существо. Впрочем, не только в кузнице. Когда им случалось фехтовать, выходило то же самое. Никто из них не мог застать противника врасплох. Так что тренировки частенько заканчивались смехом.

…Тёмный Вала не сводил глаз с мастера, предугадывая каждое движение, и мышцы его непроизвольно напрягались в такт взмахам молота.

Он не думал сейчас о том, что, быть может, никогда уже не сможет взять в руки инструменты. Он не вспоминал даже о цели работы.

Он просто слушал. С жадностью — так умирающий от жажды припадает к воде.

Слушал песню металла.

Феанор никогда не делал эскизы к своим работам. Творение оформлялось в его уме, и воплощение его в форме было скорее проявлением, чем созданием. Вот и сейчас — ажурный узор венца был отчётливо виден мастеру, и металл сразу изгибался рисунком.

Гвэтморн был послушен так, как ни один материал не слушался Феанора ранее. Впрочем, Ауле же никогда не пел металл для работы Пламенного. И — Феанор только в годы ученичества работал в присутствии Кователя. Потом ушёл искать своё.

И вот — нашёл.

Своё ли?

Феанор отчётливо слышал, чего хочет от него гвэтморн. «Я — Власть. Сила. Утверждение себя любой ценой». Пламенный сердцем слышал эту волю, и собственные стремления недавнего прошлого отзывались эхом. Феанор отдавал свою память Венцу, не думая о том, что он именно