После пламени. Сборник - [17]

Знал ли это Мелькор?

Разумеется!

Знал — и поспешил стать другом моего отца.

Так, этот камешек лёг на место. Собираем мозаику дальше.

А вот и место для второго камешка: гибель Древ.

Что было бы, прими отец сторону Мелькора? Позволь он Пламени вырваться не в Белегаэре, а в Амане?!

Я содрогнулся.

Но этот камешек не лёг в своё гнездо. Отец этого не сделал. Устоял перед ложью Врага.

А вот — третий камешек. Беспросветно-чёрный.

Смерть Короля.

Отец не оправдал ожиданий Врага, и тот — отомстил.

Камешек четвёртый. Сильмарили.

Гм… здесь — не понимаю. Если они были так нужны Врагу — почему он предложил мне Алмаз сейчас?

Ладно, этот камешек поставим позже.

Собираем мозаику дальше.

Итак, отец смог стряхнуть наваждение Моргота и не стал орудием в его руках. Он прозрел — пусть ценой смерти Короля. Государь сделал то, чего Моргот боялся больше всего: вышел на бой с ним.

Мог ли Враг убить его?

Не знаю.

Его сегодняшние слова о своей силе — а правда ли это?

Что?! Маэдрос, ты хоть на миг полагаешь, что Отец Лжи скажет правду?!

Итак, Моргот захватил моего отца в плен. Захватил, похоже, тяжело раненым. Захватил и…

Правильно: лечил.

Друг выхаживал друга. Выхаживал, простив ему гнев и вражду.

Очень трогательно.

Сейчас слезу пущу.

Только одно в этой внезапной доброте меня интересует: что Моргот сделал с сознанием Феанора, пока лечил его тело?!

Вот он, последний камешек. Главный.

Как красиво всё должно было получиться! — отец отрекается от мести («Наша смерть не воскресит Короля!»), я передаю его волю братьям («Воля отца священна!»), мы заключаем мир, Мелькор, полный заботы о нас, отдаёт нам Сильмарил (Менестрели, сюда! Это надо воспеть!), и мы, сожалея о былом неразумии, начинаем…

Да-да-да, именно это.

Мы начинаем слушаться его. Исполнять его «просьбы».

Мы превращаемся в его рабов.

Благодарных и сытых рабов.

Рабов, искренне верящих в мудрость господина.

В то, во что превратился отец.

Красивый узор, ничего не скажешь.

Вражий.

Отец, прости меня. Ты уже ослеп, но я ещё зряч. Ты назовешь меня предателем, но, Государь, клянусь тебе — я не предатель! Я верен тебе — настоящему. Не одурманенному Врагом.

И пусть лучше нолдор погибнут в голоде и мучениях, но — они не станут счастливыми слепцами в руках Моргота!

Я отказался сегодня взять Сильмарил — как подачку.

Я преступил Клятву. И Внемировой Мрак — мой удел.

Что ж…

Но я, Маэдрос, сын Феанора, говорю: я не стану тем, чем хочет видеть меня Враг. Что бы он ни делал со мной, как бы ни ломал мою волю, я останусь — собой!

7

Мелькор появился внезапно — один, без свиты. Неспешно осмотрел пленника, комнату. Уселся в единственное кресло, молча наблюдая за нолдором. Уголок красиво очерченного рта Тёмного Валы презрительно кривился, но в глазах было сожаление. Меж густых бровей залегла сосредоточенная складка — словно Мелькор искал решение трудной задачи. Искал и не находил.

Маэдрос стоял, положив руки на кованый пояс. Хотелось сложить их на груди, но сын Феанора понимал, что этот жест будет чересчур картинным.

Он смотрел на Тёмного Валу спокойно и отстраненно — как, бывало, смотрел в Амане. Только причина для этого спокойствия сейчас была иной: нолдо был предельно собран и готов в любой миг принять удар. От внутреннего напряжения его губы сами собой изгибались в улыбке: так часто бывало с ним, когда приходилось загонять все чувства внутрь.

Маэдрос до сих пор был в кольчуге. Совершенно бесполезной сейчас как доспех, но греющей душу, словно прикосновение дружеской руки.

Мелькор заметил улыбку эльфа, и взгляд его стал тяжёлым. Не будь Маэдрос сыном Феанора, он поплатился бы за дерзость. Впрочем, он едва ли дожил бы до этого момента после всего, что натворил.

— На что ты рассчитываешь, а, Маэдрос? — поинтересовался Тёмный Вала.

Тот непроизвольно усмехнулся:

— Рассчитывать? В моём положении? Мне остается разве что надеяться. На лёгкую смерть.

— Умереть — дело нехитрое,— Мелькор пожал плечами.— Но ты ведь теперь король. Разве судьба твоего народа тебе безразлична?

— А ты стал радетелем о нашем народе с недавних пор.

На сей раз усмешка Маэдроса была вполне осознанной.

— Судьба моего народа.— Он заговорил в своей обычной манере — спокойной, уверенной, убеждающей. Словно и не с Врагом.— Ты мне напрасно показал, что ты сделал с отцом. Потому что иначе бы я сомневался, какую судьбу ты готовишь моему народу, а теперь — я видел это. Я искренне верю, что мой народ тебе нужен живым. Народ мастеров. Ты сам мастер, и я не думаю, что быть господином орков тебе… уж очень приятно. Тебе нужны мы. Тебе нужны мы — безоглядно верящие тебе. И поэтому тебе так нужен мир с нами. И поэтому ты ещё раз хочешь договориться со мной.

Голос Маэдроса зазвучал жёстче:

— И ты солгал мне, когда уверял, что можешь сделать с нами всё, что захочешь. Именно этого ты и не можешь сделать! Ты можешь убить нас — о да, тем способом, который изберёшь. Верю. Ни на миг не сомневаюсь. Но хочешь-то сделать с нами совсем другое! То, что ты сделал с отцом. То, что ты не сделаешь со мной.

Глаза Маэдроса блестели, но голос оставался спокойным:

— И ты совершил ошибку, когда убедил нас в смерти Феанора. Ты называешь меня королём — титулом, на который я дважды не имею права, потому что Королём нашим остаётся Финвэ. Живой или мёртвый. Я даже не Государь — при живом отце. Но ты никогда не сможешь использовать Феанора против нас: мои братья просто не поверят, вздумай ты отправить его к нам или велеть ему воззвать по осанвэ. Как бы он ни склонял их на твою сторону — они не послушают его.