После пламени. Сборник - [16]

— Отец…— Маэдрос упал перед ним на колени,— отец, очнись! Ты одурманен Врагом! Твои слова — это слова Врага! Отец, неужели твоя воля уже не принадлежит тебе?!

Мелькор шагнул к нему, свободной рукой схватил за шиворот, рывком поднял на ноги и отшвырнул с такой силой, что нолдо ударился спиной о стену и едва не упал.

— Мальчишка! — глаза Тёмного Валы сузились. — Прекрати вести себя, как безмозглый щенок! Ты выполнишь приказ своего короля. Ты заключишь мир. Немедленно. И благодари судьбу, что ты сын моего друга.

— Моего короля? — задыхаясь, переспросил Маэдрос.— Мой Король — Финвэ, убитый тобою! И я буду верен делу Государя Форменоса, даже если он сам предал его!

— ТЫ — СЕЙЧАС — СВОИМ УПРЯМСТВОМ — ПРЕДАЁШЬ — СВОЙ — НАРОД,— отчеканил Мелькор. И вдруг замолчал, вглядевшись в глаза Феанариона.

— Так это твое последнее слово, Маэдрос? — спросил наконец устало-равнодушно, словно выполняя скучную обязанность.— Не передумаешь?

— Я не пойду на сделку ни с Врагом, ни с тем, кто стал рабом Врага.

Феанор, лежащий всё так же неподвижно, вздрогнул.

Повинуясь мысленному приказу Властелина, в комнату вошел Ирбин с двумя гвардейцами.

— Отведи его в верхний ярус,— Мелькор кивком показал на пленника.— Приставь двойную охрану. И проследи, чтобы он ни в чём не нуждался.

Маэдроса увели. Несколько мгновений Тёмный Вала задумчиво смотрел на дверь, потом повернулся к Феанору.

— Возьми,— он взял безвольную руку Феанора и вложил в неё Сильмарил.— Боюсь, для Маэдроса он оказался слишком тяжёл.

Сел в кресло и принялся осторожно растирать левой рукой онемевшие пальцы правой. На лбу и висках его выступила испарина.

Феанор проглотил комок в горле. Надо было что-то сказать. Не молчать вот так.

Не молчать. Говорить. Говорить, чтобы не думать о том, что Маэдрос своим упрямством…

— Очень больно.

Феанор старался, чтобы эти слова звучали вопросом. Вышло — утверждением.

То ли о Мелькоре, то ли о себе.

Тёмный Вала вскинул голову и встревоженно посмотрел на Феанора. Нет, похоже, тот говорил не о Камне. И не о ранах даже. Мелькору было безумно жаль его — но что тут скажешь? Что Маэдрос упрямый глупец? Но ведь Феанор любит его. Что обвинения, брошенные в лицо Пламенному, пусты? Так это и без того очевидно.

— Я не убью его,— очень тихо сказал Мелькор.— Ты не бойся.

Он протянул левую руку и мягко накрыл ладонь Феанора.

— И я остановлю войну. Хитростью. Страхом. Жестокостью, если потребуется. Раз уж не вышло договориться добром.

Маэдрос был самым рассудительным из семерых братьев и в Амане относился к Мелькору лучше других — внешне, по крайней мере. На Маглора рассчитывать не приходилось.

Тёмный Вала чувствовал, что стержень, на котором держалась жизнь Феанора, сломан теперь окончательно, и отчаянно старался удержать того от последнего шага.

«Ты нужен мне, друг мой,— он перешел на мысленную речь, вкладывая в неё столько тепла и сочувствия, сколько мог,— И ты нужен миру — твой ум, твой гений, твое искусство. Феанор, что бы ты ни потерял, у тебя остаётся то, что дороже и родства, и дружбы — творчество. Ты — Мастер».

Мелькор перешел со слов на образы, в мельчайших подробностях воскрешая в памяти нолдора кузницу, и рудники, и все те замыслы, которые они с Феанором когда-то — в той, бесконечно далекой теперь жизни — увлечённо обсуждали, и все творения, что выходили из рук Пламенного.

— Ты — Мастер,— повторил он вслух.

Феанор закрыл глаза и ничего не ответил.

Что значит мастерство для того, чьи сыновья намерены до последнего вздоха биться с единственным другом отца?

6

Я заставил себя успокоиться.

Гнев, проклятия, мольбы и угрозы… хватит. Накричался. За всю свою жизнь я не кричал столько.

А теперь пришло время холодного разума.

Я пока жив. Я пока даже цел.

Вот только сил совсем нет. Всё отцу отдал.

Сил нет, но они могут мне понадобиться в любой миг. Похоже, Мелькор не отдаст меня палачам. Похоже, он мною займётся сам.

Тьфу, не «Мелькор», конечно же! Моргот.

Отец накрепко выучил нас, как называть Врага. Аманские привычки держатся, не вырвешь.

Ладно, не о том речь. Надо собраться с силами.

Вот на столе — кувшин и какой-то хлеб. Поесть — это правильно.

Я подошёл к столу, взял кувшин в руки — и замер. А что, если?..

Нет, я боялся не яда. Вернее, не смертельного яда.

Я нужен Врагу не мёртвым. Я нужен Врагу сломленным.

Как отец.

И подмешать какое-нибудь зелье, парализующее волю, Моргот вполне может.

Вода в кувшине призывно булькнула, когда я поставил его на стол.

Н‑нет. Не стану пить. Хотя хочется.

Я сел, стиснул виски пальцами.

Итак, что же случилось с отцом? И главное: когда это случилось?

Маэдрос, Маэдрос, в твоём вопросе — ответ.

В Амане. Конечно, ещё в Амане. Давным-давно.

Тогда: зачем он Врагу?

Зачем? После сегодняшнего ты ещё спрашиваешь: зачем?

Да. Конечно. Отец был единственным, кто мог бы ему противостоять. Был.

Как из разрозненных камушков возникает чёткий рисунок мозаики, так я сейчас собирал события последнего века заново.

Я слышал, что отец как-то владеет Силой Пламени. Слышал — от Маглора. Сам Государь никогда не говорил со мной об этом. Да и с Маглором, похоже, только говорил.

Стоп. Неважно.

Важно другое: я сам видел, как отец может противостоять майарам. Стало быть, он и Валарам мог бы противостоять. Чуть не на равных.