После первой смерти - [65]

  - Молчи, - сказал Миро, его голос был хриплым, скрипящим и задавленным.

  «По крайней мере, дети уже в безопасности», - подумала Кет. - «По крайней мере? Нет, это уже неважно. Дети были важны поначалу. И теперь они в безопасности, спасены, вероятно, они уже переданы в руки родителей. А что мои родители, мать и отец? А что я сама? Да, что будет со мной?»

  Ей нельзя было паниковать. Ей нужно было сконцентрироваться на лучшем. Теперь она не могла бы подвести саму себя. Когда дым развеется над мостом, и всё успокоится, они будут обыскивать лес. Миро никогда не уйдёт. Не один. Не из этого леса, который он не знает.

  - У меня повреждена лодыжка, - сказала Кет. - Я её подвернула, когда мы бежали. Неудачный прыжок. Возможно, это даже растяжение. Я – обуза для тебя. Почему бы тебе не оставить меня здесь? Один – ты уйдёшь быстрее.

  Она была поражена своей способности лгать, импровизировать, планировать действия. Всё же не было никого, кто бы увидел, какой хитрой она может быть. Но если это увидит Миро, то к добру это не приведёт. Она думала о долгих часах, проведённых в автобусе, и о попытке как-то выбраться из той жуткой ситуации. Ей удалось? Она была достаточно храбра? Она провалила попытку выбраться оттуда. Ей хотелось кому-нибудь об этом рассказать, может матери или отцу. И, как всегда, они сказали бы ей, что когда она пытается что-нибудь предпринять, то это всегда имеет плохой конец: «Ладно, по крайней мере, ты хоть попыталась, Кет. Хоть что-то, не так ли? » Возможно, она не была храброй, но, по крайней мере, она пыталась что-то предпринять. Ей хотелось, чтобы кто-нибудь ей сказал: «Да, ты – молодец. Выдержать такое!». Она никогда ещё не чувствовала себя такой одинокой за всю свою жизнь. Это было одиночество отчаяния и печали.

  - Ты останешься со мной, Кет. Без тебя они застрелят меня как собаку, - сказал Миро. Его дыхание теперь стало ровнее, голос почти пришёл в норму. Он ещё глубже затолкнул пистолет в её ребра. - И застрелю тебя, если понадобится. Моим заданием было первым делом застрелить тебя. Убить тебя. Так что я сделаю это без колебаний.

  Она посмотрела на него с ужасом. Но она не могла бы позволить ему увидеть её ужас:

  - Так почему же ты не застрелил меня тогда?

  - Ты была нам нужна. Для заботы о детях. Но Арткин сказал, что я смогу это сделать прежде, чем мы оставим мост, - ему снова было трудно дышать, и на его лице выступила гримаса адской боли.

  Она была права – в их глазах она видела свою смерть. Она заглянула Миро в глаза, в них всё ещё было отражение её смерти. Он посмотрел на свою ногу:

  - Кровь останавливается.

  - Даже если останавливается, то, что в этом хорошего? - сказала Кет, используя всё, что у неё осталось, чтобы играть свою роль, заговаривать ему зубы, чтобы снова взять над ним верх, как однажды она уже это сделала, и даже дважды, ещё в автобусе. Но, Боже, она устала.

  - Больше не будет слов, Кет, и больше не будет игр.

  - А я и не играю. Посмотри фактам в глаза. Ты ранен. В лесу полно солдат. Ты находишься в чужой стране. И у тебя нет выхода.

  Он не ответил. Она продолжала давить:

  - Смотри, возможно, если ты сдашься, то наказание будет легче. В конце концов, ты ничего ещё не сделал. Не ты убил Раймонда. Дети были в безопасности. Даже первый, кто умер, маленький Кевин Макманн, то это был несчастный случай. Я буду свидетельствовать в твою защиту. Я буду говорить, что ты был очень любезен к детям и ко мне. Ты никому не причинил вреда. Ты ничего плохого не совершил.

  Его губы состроили улыбку. Но в этой улыбке не было радости и глубины, лишь договор с плотью.

  - Ой, Кет. Ты пропустила целый пункт. Всё, о чём каждый раз мы говорили с тобой тогда в автобусе, и ты так и не поняла.

  - Не поняла что?

  - То, что это не имеет никакого значения, уйду я или нет. Буду ли я жить или нет, если умру, будет ли жить кто-либо ещё или нет. Я служу своей цели.

  В его голосе появилась прежняя сила и уверенность, и со всем этим ей придётся бороться.

  - Какая ещё цель? Какого чёрта ты смеешь распоряжаться жизнью и смертью?

  Но как ей суметь добиться своего, прорвать его защиту, вторгнуться в ту пропаганду, которую он впитывал все эти годы? Она вспомнила его взгляд тогда в автобусе, когда она сняла джинсы, чтобы удалить трусики. И она ощутила стыд оттого, что она снова должна попытаться сделать нечто возбуждающее. Христос, к этому всегда должны были сводиться отношения между мальчиком и девочкой, между мужчиной и женщиной.

  Она попробовала сделать свой голос нежнее:

  - А чем бы ещё ты смог бы заняться в этом мире? Разве ты не хочешь любви? Жениться? Завести детей? Что плохого даже в маленькой любви? Вместо смерти и борьбы, и той войны, о которой ты всё время твердишь?

  Он смотрел на нее пустыми глазами. Силы оставили её, как и надежды. О чём она говорила – о любви, о детях, о семье – ему это было непонятно. Даже любовь в постели или секс. Она снова поняла, насколько он был невинным в наиболее ужасном смысле этого слова: невинность монстра. Но ей надо было упорствовать.

  - Ладно, тогда чего ты хочешь добиться? Что хорошего в том, что ты убежишь? Ты – один. Один на всём свете. Те трое, что были с тобой, мертвы – те, кого ты назвал Антибэ, и тот черный парень. И Арткин. Кто из них остался? Никого. Умер твой брат, а теперь и твой отец.