После ливня - [93]

В самолете Дыйканбек думал только о дочери. В последние дни он часто видел девочку во сне. Однажды приснилось ему, что она сидит голенькая на каком-то островке земли, кругом островка вода, а девочка плачет. Он плывет к ней в лодке, изо всех сил колотит веслами по воде, но совсем не продвигается. Вдруг с неба падает на ребенка орел-беркут, подхватывает девочку и уносит. Дыйканбек смотрит, а он и сам голый в чем мать родила. С криком бросается он следом за дочерью, которую орел несет в горы. Бежит, и тоже ни с места… Дыйканбек пробудился задыхаясь, с пересохшим горлом и больше не заснул, до утра перебирая в голове нелепые и тревожные предположения. Он не находил потом покоя до того дня, когда сел наконец в московский самолет, не нашел покоя и в самолете, думая только об одном — скорее бы долететь. Все казалось немило, даже есть не хотелось, и он отказался от принесенного стюардессой завтрака. Время словно остановилось, а вместе с ним и самолет.

Мало-помалу зашевелилось в нем смутное осознание того, что причина его беспокойного и тяжелого настроения совсем не та, которую он сам навязывал себе все последние дни. Не тревога о семье, а то, что произошло между ним и Ниной, мучило и угнетало его. Но о Нине он думать не хотел, гнал от себя всякое воспоминание о ней, повторял себе, что все теперь кончено навсегда… Чем больше он старался, тем сильнее становилась душевная боль и яснее ее причины. Он никогда бы не мог раньше предположить, что радость может обернуться такой нестерпимой горечью, таким чудовищным похмельем.

Дыйканбек поднялся с кресла, закурил. Стало чуть легче, и он начал курить почти без передышки, зажигая сигарету за сигаретой. Но вот самолет приземлился, и обрадованный Дыйканбек, получив чемодан, чуть не бегом побежал на стоянку такси. О своем спешном приезде он не предупредил жену, и его, конечно, не ждали. Первой его увидела дочь. Закричала звонко, во весь голос:

— Папа!

И бросилась к нему со всех ног. Он подхватил ее, и она, болтая ножками, повисла у него на шее.

— Папа, папочка!

Дочка целовала его, а он чуть не плакал от полноты чувств.

Девочка не давала ему поздороваться с женой, у которой слезы выступили на глазах. Дыйканбек осторожно поставил девочку на землю, протянул руку Калемкан. Жена, видимо, сразу заметила, что вид у него нездоровый и усталый. Ласково поцеловала его в Щеку, спросила:

— Дома все в порядке? Ты здоров?

— Я очень устал. И соскучился по вас. А так ничего, все в порядке. На меня внимания не обращай, лучше расскажи, как вы тут. Аркаша вас еще не гонит с дачи?

— Нет, но в последнее время сильно похолодало. Мы даже печку топили один раз. Айсулу отравилась чем-то, только несколько дней назад все прошло. Я тебе решила не сообщать. Прямо не знаю, что она съела. Врачи с ней немало повозились, видишь, как она осунулась?

— Ну вот, значит, не зря мне плохой сон приснился. Я ужасно беспокоился. Сулушка, иди ко мне…

Он привлек к себе девочку, уже успевшую приняться за огромное красное фрунзенское яблоко, и крепко расцеловал в щеки и в нос.

— Папа, а когда мы во Фрунзе поедем? Здесь скучно, — сказала Айсулу.

— Так ведь я специально за вами и приехал, дочка. С дачи можем уехать хоть сегодня. Побудем немного в Москве, ты ведь ее, наверное, как следует в первый раз и не рассмотрела. Я покажу тебе метро, пойдем в Мавзолей Ленина, на Красную площадь, хочешь?

Скоро все трое сидели за столом. Калемкан приготовила чай.

— Ну рассказывай! — попросила она. — Какие у нас там новости? Что слышно у Чалкалмаковых?

— У Чалкалмаковых все по-прежнему, что ни день, то пир горой, гостей полон дом. С простыми смертными они совсем не знаются, Атыргуль, как видно, хочет, чтобы у нее в доме был салон для знаменитостей. Воспользовавшись твоим отсутствием, они и меня, грешного, несколько раз приглашали к себе, но, конечно, не без корысти. Я чуть ли не силой протолкнул Аргына в президиум союза. Теперь у него и у Атыргуль сбылось заветное желание, а что дальше будет, поглядим.

Калемкан озабоченно сдвинула брови.

— Не понимаю я тебя. Зачем ты связываешь себя с ними? Добром это не кончится, я уверена. Аргын человек неважный, Дыйканбек, твоему росту, малейшему твоему успеху он завидует. Бездарные люди опасны, особенно когда они стараются повредить талантливым. Аргын не в состоянии понять и оценить тебя, твое доброе к нему отношение. И вспомни, ведь ему никто из художников не нравится, он никого не одобряет. Любит только себя, остальных не выносит, в том числе и тебя. И стоит ему подняться повыше, он на тебя станет поплевывать.

— Опять ты за старое! Ты просто не понимаешь Аргына, Калемкан! Он хороший человек, и я прошу тебя не говорить о нем так.

Калемкан пожала плечами.

— Как хочешь. Я уверена, что вспомнишь ты мои слова и будешь себе пальцы кусать. Только поздно будет. Мы, женщины, народ проницательный. Что, не веришь?

Дыйканбек засмеялся:

— Верно, что женщины проницательны… только не все до единой, а то жить было бы страшно!

Ночью он перенес дочку к себе. Она на минуту проснулась, поцеловала его теплыми губенками и уснула снова. Дыйканбек укрыл ее получше и некоторое время лежал без сна, улыбаясь в темноте. Наутро он встал освеженный, бодрый, словно и не было перед этим долгих, неприятных, тревожных размышлений.