После ливня - [92]

— Здравствуйте! Сижу вот и думаю, как странно иной раз бывает в жизни: чего одному не хватает, от того другой не знает, как избавиться.

— Не понимаю вас… — приподняла брови Калемкан.

Врач пожала плечами.

— Да все понятно, милая. Ты исстрадалась оттого, что не можешь иметь детей, а тут вот собираются ребенка убить в зародыше… Где же справедливость, спрашивается?

Калемкан молча смотрела на врача. Та продолжала:

— Видела, кто вышел сейчас от меня? Они сюда приехали из другого города. Муж матери какой-то ответственный работник. А доченька любимая, избалованная взяла да и забеременела. Учится девчонка в девятом классе. Вот они и приехали сюда, чтобы в своем городе не позориться. Там-то и родителям стыд-срам, и учителя в школе по головке не погладят. Замуж девчонку не выдашь, возраст не вышел. Мало того, мужик, который ее сбил с пути, артист какой-то из Дома культуры, сбежал со страху неведомо куда. Ну как тебе эта история? Вот приехали они и умоляют сделать девочке аборт, готовы нас прямо озолотить за это! — Врач усмехнулась, — Короче говоря, мы должны прикрыть родительскую честь. Но, во-первых, делать аборт такой молоденькой девушке опасно даже при малом сроке, а здесь беременность четыре месяца. Говорим матери, что дочка должна родить, а она и слушать не желает. Не понимает, что губит будущее дочери, лишает ее возможности быть матерью. Это же трагедия! Вот люди, ей-богу!

Калемкан слушала, а слезы текли у нее по лицу. Врач спохватилась, начала ее успокаивать, но Калемкан так и ушла в слезах. Долго ходила одна по улицам, а когда вернулась домой, снова плакала, пока ее вдруг не осенила, мысль, от которой она даже вздрогнула. Надо только уговорить мать девушки. Если мать согласится, Калемкан увезет девушку с собой куда-нибудь далеко, там родится ребенок, и этого ребенка она возьмет на воспитание. И все будут думать, что ребенок ее, Калемкан. Все знают, что у нее больное сердце. Она забеременела и должна находиться под наблюдением врачей. Вернется во Фрунзе через шесть, даже через семь месяцев… Для той девушки все это тоже к лучшему, она сохранит способность к материнству.

Вечером она, волнуясь, повторяя одни и те же слова, с трудом сдерживая слезы, рассказала все Дыйканбеку. Он выслушал ее, долго думал, потом сказал:

— Попробуй завтра поговорить с матерью девушки.

И начал дозваниваться в Москву своему приятелю-художнику, у которого была хорошая дача по соседству с кардиологическим санаторием. Самое подходящее место: рядом санаторий, врачи. Если дача сейчас свободна, Калемкан может пожить там с девушкой, а к санаторию они прикрепятся по курсовке. Хотя бы на время, если не удастся на долгий срок. Дыйканбек дозвонился сразу же. И приятель, на счастье, оказался дома. И договорились они немедленно, потому что художник тут же посоветовался с женой. У них на даче оказался даже телефон. Сами они на три месяца уезжали в Крым. На даче хотели остаться племянник художника с женой, но им все можно объяснить, люди хорошие, поймут.

Эта первая удача окрылила Калемкан. Она почти не спала ночью, все дожидалась утра. А утром ей стало страшно — вдруг те не согласятся? То есть мать не согласится?

Чуть ли не за час до времени, назначенного врачом матери с дочерью, Калемкан была в консультации. Ждала с замиранием сердца. Никогда в жизни она так не волновалась.

Разговор начался и закончился за полчаса, но Калемкан казалось, что она чуть ли не вторую жизнь прожила за это время. Бывают минуты, часы, дни, когда человеку все удается. Таким, как видно, был этот день для Калемкан — о самом важном, самом главном договорилась она с человеком, которого не знала раньше, заставила незнакомую женщину поверить себе, понять себя и согласиться. На следующий день Калемкан, девушка и Дыйканбек улетели самолетом в Алма-Ату, а потом Дыйканбек проводил их в Москву.

Через пять месяцев родилась черноглазая, беленькая Айсулу — так назвали Дыйканбек и Калемкан свою приемную дочку. Ее родная мама как-то очень безразлично отнеслась ко всему, что с ней произошло, быть может, из-за своего слишком юного возраста. Живя на даче до рождения ребенка и потом еще примерно с месяц после родов, она была спокойна, в меру разговорчива, даже весела. Часто Калемкан разговаривала с матерью по междугородному телефону. В середине октября Дыйканбек увез ее в Москву, помог сделать какие-то покупки и проводил на аэродром. Девушка вела себя непринужденно и почти откровенно, не стесняясь Дыйканбека, переглядывалась с какими-то ребятами в аэропорту. Подошла к зеркалу, посмотрелась в него, поправила прическу. Она не нравилась Дыйканбеку, но он отмахнулся от своих неприятных ощущений и подумал, что должен от души пожелать ей счастья. Девушка поднялась по трапу и скрылась в самолете, не оглянувшись на своего провожатого.

Муж с женой и дочкой уехали к себе во Фрунзе только в декабре.

Дыйканбек вначале, пока Айсулу была младенцем-несмышленышем, был к ней почти равнодушен, но потом девочка начала улыбаться, научилась сидеть, стоять, тянула к нему ручки, узнавая, и он растаял. Носил на руках, целовал в теплый лобик и замурзанные щеки, с наслаждением вдыхал неповторимый, ни с чем не сравнимый ребячий запах. Дочка мало-помалу стала незаменимым средством от всех неприятностей — творческих и житейских. Приходил ли он из мастерской, недовольный неуспехами дня, или из союза, раздраженный какой-нибудь стычкой, дочке стоило, перебирая крепкими ножками в кроватке, обрадоваться ему, пролепетать свое «папа», и жизнь получала смысл и содержание. Необходимую полноту обрела и семейная жизнь Абдиевых.