После ливня - [33]

Лет пятнадцать назад была здесь история, о которой я хотел бы рассказать вам, мои современники. Начать мне придется с того, что происходило в небольшой школе на берегу реки Чу, возле самого леса, который поднимается от реки на склоны Кара-Тоо.

…По длинному светлому коридору бесшумной походкой двигался завуч. Вот он задержался у двери класса, из-за которой почему-то не доносилось ни звука. В чем дело, неужели учитель отпустил учеников по домам? Завуч осторожно приоткрыл дверь. И почти тотчас снова закрыл ее, потому что увидел в классе притихших ребят, сосредоточенно склонившихся к тетрадям. Преподаватель литературы Дыйканбек Абдиев даже не заметил, что завуч заглядывал в дверь. В классе по-прежнему тишина. На доске план сочинения о летних каникулах. Большинство ребят пишет — кто старательно, не спеша, кто небрежно, быстро; кое-кто чуть ли не лежит щекой на парте, а кое-кто, подняв голову, уставился в одну точку и грызет конец ручки — заело, не выходит… Заглянуть к соседу в тетрадь?.. Одним словом, шестой класс трудится над сочинением. Абдиев, высокий, худощавый, ходит по классу, наблюдает, но, как видно, мысли его блуждают где-то далеко. Он часто подходит к широкому окну и смотрит, смотрит на густой лес, уже тронутый красками осени. Пока эти прикосновения еще очень редки: там виден на фоне темной зелени красный лист, здесь желтый… Налетит порыв ветра, оторвется такой листок от ветки и, медленно покачиваясь, падает вниз. На урючинах листва еще не начинала желтеть, совсем зеленый и лес, что тянется вдоль дороги мимо школы. Жизнь в лесу не замерла, как это бывает поздней осенью. То ли солнце пригрело по-летнему, то ли зимние заботы не дают покоя, но только рыжеватые расторопные муравьи так и снуют вверх-вниз по стволам деревьев; лягушки высовывают треугольные морды над водой многочисленных бочажин; колючий еж с беловатым молосистым брюшком топочет деловито среди кустов, а с дерева, глядишь, взлетит какая-нибудь птица, вспугнутая хрустом сухого сучка.

Абдиев, конечно, не может заметить из окна всю эту лесную суету; впрочем, поглощенный своими размышлениями, он, кажется, и не видит, как красив нынче лес. Три дня назад пришло письмо от старшей сестры, три дня он не решается распечатать конверт и прочесть это письмо. Конверт лежит в кармане, Абдиев то и дело вынимает его. Подержит в руке и положит обратно. В последнее время так было с каждым сестриным письмом: несколько дней оно болталось у Дыйканбека в кармане, потом он, так и не распечатав, прятал конверт в ящик стола. Сколько таких писем лежало теперь в ящике, он и сам не знал. Но отвечал сестре аккуратно и отвечал так, чтобы она не догадалась, что писем он не читает: писал коротко о себе, о работе, о здоровье… И каждый раз, написав ответ, уходил один на прогулку в лес — успокоиться, собраться с мыслями. Влажный и терпкий запах леса, белые стволы берез, красноватая блестящая кора на тонких ветках тальника — все это умиротворяло его, и в школу он возвращался в бодром, оживленном настроении.

Сегодня утром он сразу вспомнил, что уроки у него начинаются позже, чем обычно, и потому не стал подыматься с зарей. Спать не хотелось, но не хотелось и вылезать из теплой постели. Первым ощущением после пробуждения была какая-то непонятная тоска, но он не искал ее причин, а просто лежал в постели и ни о чем не думал. Когда Абдиев наконец встал, умылся и, выпив чашку айрана, вышел на улицу, солнце успело подняться высоко и грело почти по-летнему. Он пошел по узкой дорожке мимо леса. Роса уже высохла. Все вокруг светилось той особенной свежей чистотой, какой отмечены бывают погожие осенние дни, и, должно быть, поэтому тоска, томившая Абдиева, улетучилась, в школу он пришел в прекрасном настроении. Осторожно открыл дверь учительской, вошел, негромко поздоровался и сел на видавший виды черный кожаный диван. В комнате находились, кроме него, еще четверо: седой учитель истории, который при ходьбе сильно прихрамывал, и три женщины. Одна из них, учительница ботаники Айна, сидевшая за большим круглым столом ближе к двери, при виде Абдиева покраснела как вишня и, чтобы никто этого не заметил, поспешно уткнулась в книгу. Но две другие учительницы, уже немолодые, с интересом слушали какой-то рассказ историка и не обратили на Айну внимания. Историк в волнении то и дело высоко взмахивал руками; Абдиев уловил, что речь идет о поведении одного из «отпетых» ребят, но вслушиваться не стал, ибо занят был другим: искоса поглядывал на Айну. Она так и не подняла головы от книги, но чувствовала его взгляд и волновалась все больше. Наконец, не выдержав, встала, подошла к другим учителям и несколько минут делала вид, что слушает. Потом вышла из учительской. И Абдиев вдруг почувствовал такое облегчение, словно кто-то снял с него тяжелый груз.

Уже давно он испытывал волнение при встречах с Айной. Он старался во время этих встреч казаться веселым и беззаботным, чтобы ни сама Айна, ни посторонние люди не догадывались о его состоянии. Когда кто-нибудь из учителей одного с ним возраста начинал подшучивать над его влюбленностью, Абдиев вспыхивал от негодования и готов был на ссору. Поэтому подшучивать и вообще разговаривать с ним об этом скоро перестали, но уж за глаза судачили вовсю; Айна и Абдиев были у всех на языке, сплетня обгоняла сплетню, а Дыйканбек ни одной из них не знал.