После ливня - [24]

Но Бейше не дал себя уговорить.

— Мы, люди худые да щуплые, вон какого врага победили, аксакалы. И революцию делали не толстые, а худые, и никто с ними не справился. Прошли те времена, когда толстые брали верх.

Шералы, услыхав такие слова, покраснел, надулся и, кажется, готов был живьем проглотить Бейше.

— А ведь это верная поговорка, комсомол-байке, что сила отца не признает! Не обидишься?

Бейше вместо ответа ухватил его за толстые как столб у коновязи запястья. Молодухи и девушки переполошились так, словно Бейше предстояло бороться с каким-нибудь хищным зверем. Зураке уткнулась лицом в плечо Айгюмюш, потом спохватилась и, прикусив палец, повернула голову и стала смотреть на борьбу. Но стоило ей взглянуть на Бейше, как она не выдержала и отвела глаза. Губы ее беззвучно шевелились. Шералы попытался обхватить Бейше, но тот очень ловко и спокойно увернулся. Шералы все же сумел притянуть его к себе за пояс. Зураке закрыла руками лицо и вскрикнула, но никто в пылу азарта не обратил на нее внимания. Противники зорко следили друг за другом, подкарауливая выгодный момент. Вот Шералы снова притянул к себе Бейше, но тот, просунув голову противнику под мышку, вывернул ему руку за спину, неуловимо быстрым движением перекинул его через себя и прижал лопатками к земле. Тяжелый Шералы шмякнулся так крепко, что лежал теперь, не в силах шевельнуться.

Парни сразу зашумели, заговорили, хотели качать Бейше, но он жестом остановил их, подошел к бессмысленно глядящему в небо Шералы и приподнял его под мышки.

— Вставай. Или шибко разбился?

Женщины поздравляли и хвалили Бейше. Шералы с трудом встал на ноги.

— Он учился борьбе, ясное дело. Его не положишь на лопатки, — сказал он.

— Не научились бы мы бороться, не одолели бы врага, — ответил на это Бейше, оправляя гимнастерку. Потом он долго мыл в ручье руки с мылом, словно испачкался обо что-нибудь поганое.

Зураке не сводила с Бейше улыбающихся, счастливых глаз, да и остальные смотрели на него с восхищением; вскоре все окружили достархан, а Шералы один ушел к конюшне. Никто его не окликнул. После ужина косари быстро собрались в дорогу и отправились в село, оставив Шералы на зимовье.

4

На следующий день после возвращения с сенокоса мы узнали, что сосед Чора старик Кыдыгалы выдает замуж свою единственную дочь, семнадцатилетнюю Седеп. Сыновей у старика было трое, а дочка только одна. Жених — единственный сын Куттубая Чаргын, недавно вернувшийся с фронта. Нашенский, стало быть, муракеликский. Он отлично играл на русской мандолине киргизские напевы, любил пошутить и повеселиться, никогда не выходил из себя. Красивое лицо с большими глазами ничуть не портили редкие рябины, оставшиеся после перенесенной когда-то оспы.

В селе многие удивлялись, отчего это свадьба назначена в неподходящее время:

— Чего они спешат, старики-то? Разве можно устраивать свадьбу, пока не убрали урожай? Подождали бы чуть…

Запах свежих горячих боорсоков окутывал дом Кыдыгалы, а во дворе с самого утра толпился народ. Была причина для столь скорой свадьбы, и причина серьезная. Оба свата-старика дружили с детских лет, и дружба эта не омрачалась ничем и никогда. Вскоре после возвращения сына из армии старый Куттубай заболел. Он боялся, что уже не встанет, и послал за Кыдыгалы. «Плохи мои дела, Кыдыке. Не знаю, чем кончится моя болезнь, а самое заветное мое желание пока не исполнилось. Сын, слава богу, вернулся живой-здоровый, дочка твоя уже взрослая, хотелось бы мне отпраздновать их свадьбу поскорей. Может, и придется тогда отведать чаю из рук молодухи…» Кыдыгалы, нимало не задумываясь, дал согласие.

Итак, рано утром родственники и друзья Куттубая, как велит обычай, явились в дом невесты. Во дворе кипели самовары, а мы, ребятишки, до вечера крутились поблизости, распираемые любопытством. Я вообще впервые в жизни видел такую большую, богатую свадьбу. В нашем колхозе то была первая свадьба после войны. К вечеру во двор Кыдыгалы потянулась молодежь, которая рада была возможности собраться вместе и вдоволь повеселиться. Ни на кого не смея глаз поднять, шли застенчивые девушки; с веселыми, оживленными лицами шагали джигиты; смело выступали молодухи, и у каждой на лице написано было сознание своей привлекательности. Молодежь, за годы войны отвыкшая от праздничного платья, нынче принарядилась.

Скоро все собрались в юрте, нарочно для этой цели поставленной среди сада. Бейше, который сразу после возвращения с гор уехал в район, не вернулся, хоть его и очень ждали.

Мы, ребята, знали, что нас-то в юрту не пустят, нам только и оставалось подглядывать в щели между покрывающими юрту кошмами. Еще днем кто-то сказал, что вечером в юрте молодежи начнутся свадебные игры. Что это за игры, нам было непонятно, но мы ждали чего-нибудь особенного, смешного, интересного и то и дело заглядывали в юрту. Жених и невеста сидели рядышком на почетном возвышении. Половину юрты по правую руку от жениха занимали парни, другую половину по левую руку от невесты — девушки и молодухи. Чаргын низко надвинул белый войлочный калпак и не поднимал головы; у невесты от смущения щеки так и горели. Обычай велит, чтобы невеста, пока она в доме у отца, не покрывала голову платком. Седеп в новом платье красного шелка, в отороченной куньим мехом шапочке с пучком совиных перьев на маковке была чудо как хороша. Чувствуя, что все на нее глядят, она все больше смущалась и не знала, куда деть руки. Лицо с опущенными длинными ресницами сияло счастьем. Некоторые из подруг смотрели на нее не без зависти. Еще бы, не всякой теперь удается найти такого жениха. Война проклятая унесла, сгубила суженых. Это горе легло на плечи всего народа. Но народ могуч, народ осилит все, осилит и эту беду, придет время.