После ливня - [22]

— Ай и глупые же вы все! Разве можно женщинам одним ходить ночью на ручей? Ну куда понеслись, а? Утащит вас водяной…

Айгюмюш, конечно, не оставила ее слова без ответа.

— Апа, а водяной-то старик или молодой парень? Ежели молодой, мы от него откупимся, отдадим ему Апель, она без мужика совсем зачахла!

— Ах ты бесстыжая, камень тебе в глотку, чего про меня болтаешь? — негодовала Апель.

У воды никто из женщин и не вспомнил о словах Айымкан. Всем было весело, все шутили, то и дело заливаясь смехом. Над Сокулуком засияла мягким серебряным светом луна.

Зимовье Кара-Су — веселая, полная солнца лощина, замкнутая со всех сторон; по форме она напоминает деревянное корыто, выдолбленное неумелой рукой взявшегося не за свое дело великана. «Корыто», впрочем, не очень-то велико — на такое расстояние устраивают обычно скачки для жеребят-годовичков. Во времена моего отца сюда откочевывал на зиму один род из нашего Муракелика. Потом, когда народ перешел к оседлости, земли эти, богатые ковыльными травами, удобные для зимнего выпаса, достались нашему колхозу. Сюда перегоняли на зиму суягных овец, стельных коров, жеребят и ангорских коз. Помещения для скота были выстроены по склонам, потому что здесь не случалось оползней, а злые зимние бураны не проникали в лощину. В верхней части лощины били теплые ключи; воды их, стекая вниз, образовали небольшое темное озерко. Оно не замерзало даже в самые лютые морозы. Густой камыш стеной стоял вокруг озера; в камыше гнездились и выводили птенцов дикие гуси и утки. В нижней части лощины шла по краю неширокой промоины дорога, по которой вполне могла проехать арба…

Месяц высоко поднялся в небо. Косари, должно быть, уже дошли до места; слышались их голоса, звон отбиваемых кос. По-прежнему доносился веселый женский смех с той стороны, где ручей впадал в озеро. Звезды густо усыпали небо, и казалось, что до них рукой подать. Ночь была на удивление теплая. Ребята, которые так же, как и я, возили сено на волокушах, давно уже повалились спать на нем, на душистом горном сене. Намаялись за день, устали. А мне не спалось в эту сказочную, волшебную лунную ночь. Я сидел у очага, на котором пекла лепешки Айымкан-апа, и подкладывал в огонь кизяки. В старину наши суеверные предки считали, что раз в год бывает ночь предопределения судьбы. В такую ночь надо поднять в юрте тундюк[15] и бодрствовать до утра, тогда сбудется любое желание, слепой может прозреть, безногий калека снова станет здоровым человеком… Я отчего-то решил, что нынче и есть та ночь, в которую наши предки старались не сомкнуть глаз, нечто загадочное, таинственное чудилось мне в светло-серебристом воздухе. Нет, думалось мне, если я усну, не будет у меня счастья… и я все сидел у весело пляшущего огня.

Айымкан-апа то ли решила дать мне поручение, потому что я не сплю и торчу около нее, то ли и в самом деле суеверно беспокоилась об ушедших на ручей женщинах, но только вскоре она мне сказала:

— Ты, миленький, все равно не спишь, так сходил бы туда, к этим шалым бабам. Не дай бог, беда… Разве можно женщине окунаться в чистые родниковые воды? А они, вишь, расходились как! Блаженствуют там словно русалки! Слышишь? — И она, нахмурив брови, повернула голову туда, откуда доносились радостные крики и смех. — Иди, родной, скажи, чтобы скорее вылезали из воды. Тетя, мол, заругает вас…

Я выскочил сгоряча на самый берег, но тотчас шарахнулся прочь. Женщины плескались на мелком месте в чем мать родила. Они окунались с головой, снова выпрямлялись, брызгали водой друг на друга.

Я, конечно, не мог немедленно передать строгий наказ Айымкан-апы, но и вернуться ни с чем тоже не хотел. Решил подождать, пока купальщицы оденутся, отошел в сторонку и присел на влажной от росы траве. Луна ярко освещала долину. Голоса косарей, звуки отбиваемых кос разбудили и напугали косулю; жалобным, встревоженным криком звала она своего теленка. В болоте покрякивали утки-атайки, откуда-то издалека то и дело слышалась заунывная дробь коростеля, на кваканье лягушек в болоте отзывался журавль-красавка.

Упала звезда. Черкнув светлой полосой по темному небу, она погасла у меня над головой… И вдруг следом за первой пролетела еще одна, еще… Начался настоящий звездопад, я глядел и не мог наглядеться. Безмятежная лунная ночь. Летняя ночь, дыхание чуда… Ночь-целительница, которая делает слепого зрячим и возвращает здоровье калеке.

Я так замечтался, что и не заметил, как совсем рядом со мной очутилась русалка. Одна из купальщиц вышла из воды одеваться и, заметив меня, с криком «Ой, мама!» снова бросилась в воду.

— Что случилось? Что с тобой? — окружили ее остальные.

— Там кто-то сидит! — Заикаясь от страха, она показала рукой туда, где только что видела меня.

Я тем временем успел спрятаться в камышах. Из воды вышла Айгюмюш. Выпрямившись во весь рост и нисколько не стыдясь своей прекрасной наготы, она подошла к тому месту, где лежала одежда.

— Кто здесь? Кто там нас пугает? Ну-ка выходи! — крикнула она и, вглядевшись в заросли, продолжала: — Да никого тут нет. У страха глаза велики, вечно ты выдумываешь чего не было! Ну глядите, никого! Все мужчины на покосе, кому сюда прийти? Одевайтесь-ка лучше поживей.