После ливня - [11]

— Где ты пропадаешь? Не видела тебя с утра. Хочешь, в камешки сыграем? — предложила она.

— Да я все равно проиграю, эджеке[8].

— Ну иди сюда. Видишь, вон на той ветке яблоко совсем поспело? Давай его съедим!

Глядя не на Зураке, а на то яблоко, которое она хотела сорвать, я пробурчал:

— Эджеке, вот это вам велели передать.

И протянул ей письмо.

— Кто? — спросила она, лукаво улыбаясь.

— Шералы! — ответил я.

Улыбки как не бывало. Зло и насмешливо Зураке проговорила:

— Нашел от кого письма передавать! Вы только поглядите на него! Я что, просила тебя искать мне женихов? Бессовестный!

Она отвернулась от меня, резкими, быстрыми движениями разорвала письмо в клочки и бросила их в арык. Потом вдруг притихла и как-то обессиленно присела на землю возле арыка и опустила руку в воду.

Весь потный от стыда, я убрался со двора и, уходя, слышал, как Зураке запела печальную песню голосом нежным, негромким и полным тоски. Примерно с неделю не смел я показываться Зураке на глаза, но однажды вечером все-таки набрался храбрости пройти мимо их дома. Зураке меня заметила и окликнула:

— Эй, почтальон, иди сюда!

Я снова стал бегать к ней каждый день и проводил почти все время в доме Дербишалы. Друзьям моим это, конечно, не нравилось, они меня дразнили, ругали и иногда даже в игру не принимали, когда я к ним приходил. А мне на это было наплевать, я все больше привязывался к Зураке. О поступке Шералы мы с ней не вспоминали. Но однажды, когда мы сидели на бревне под яблоней, резали для сушки падалицу и весело болтали, из-за забора послышалось:

— Желаю успеха в работе, девушка! У вас много яблок.

Это явился Шералы. Зураке за словом в карман не полезла.

— А мы никому и не жаловались на то, что у нас мало яблок.

— Почему же не угощаете, девушка, или вам обычай неизвестен?

— Захотим вспомнить обычаи, к вам обращаться не станем. А если вам так хочется яблок, Джума нарвет для вас.

— Яблоки яблоками, но получить их хотелось бы из ваших рук…

Шералы перескочил через забор и, осклабившись, подошел к нам. Ирония Зураке отскакивала от него как от стенки. Он выбрал из корзины румяное яблоко и с хрустом откусил половину.

— Ты, девушка, наше письмо получила? — перешел он на «ты».

— А как же, ваши сладкие слова запали мне в сердце. Перечитываю их в день по три раза.

— Тогда почему не отвечаешь? — Шералы по-прежнему не замечал насмешки.

— Ответ получишь, когда у верблюда хвост до земли отрастет. Подожди, если хочешь, — и Зураке, упершись рукою в бок, с вызовом вскинула голову.

— Ты свои шуточки брось, — Шералы нахмурился, обиженно распустил губы.

Слова его как будто еще подзадорили Зураке.

— Ой, да ты, кажется, раздумал свататься! Бедная я, бедная, куда мне податься?

— Девушка! — Шералы гневался не на шутку. — Я жду ответа, а ты трещишь как сорока! Дашь ты мне прямой ответ?

— Ты его можешь получить у жены Уйчумана, только у нее и ни у кого больше! Туда и отправляйся, не теряй напрасно время!

Шералы не ожидал от Зураке ничего подобного. Он побагровел от обиды и злости, у него перехватило дух.

— Я т-тебя… — заикаясь, начал он. — Я тебя скручу по рукам, по ногам… Будь я проклят, если не увезу тебя силой! Только помни: на три дня станешь моей женой, а потом отвезу тебя обратно к матери. Поглядим тогда, как ты будешь нос драть!

Зураке, которая только что вышучивала Шералы, вся вспыхнула и, сдвинув брови, смело подступила к нему.

— Берегись, если не сдержишь свою клятву! Повяжи тогда голову платком, как баба! Тоже мне герой нашелся! Да лучше умереть, чем за такого замуж! Тьфу! — Она изо всех сил топнула ногой. — Пошел отсюда!

Шералы попятился а хотел еще что-то сказать, но Зураке уже отвязывала серого пса и явно собиралась натравить его на незадачливого жениха. Шералы повернулся и, вобрав голову в плечи, побежал прочь.

* * *

Вечером того дня, когда Зураке встретилась нам у реки, мы с Бейше возвращались домой по тропинке через пшеничное поле.

С утра Чор твердил сыну:

— Ты бы, сынок, оставался нынче дома. Ведь обязательно придут люди повидать тебя, неловко отвечать, что дома нет.

— Ну, отец, меня за это винить никто не станет, я не молодуха, которую только-только приняли в семью, — отшучивался Бейше. — Ты пойми, мне в первую очередь надо навестить те дома, куда не вернулись ушедшие. Сколько джигитов погибло, и каких! — вспомнишь об этом, вся кровь закипает…

И после утреннего чая, захватив меня с собой, Бейше вышел на улицу. Как и говорил отцу, он прежде всего посетил семьи погибших, побывал у сверстников своего отца и с каждым аксакалом побеседовал за достарханом; под вечер зашел в колхозную контору, а потом и в школу-семилетку — она находилась рядом с конторой. Я видел, что на душе у моего друга невесело, к тому же он устал и теперь, медленно вышагивая впереди меня, хромал сильнее обычного.

Этот мирный летний вечер на удивление ясно сохранился в моей памяти. Давно погасли, потемнели алые закатные облака, но звезды еще не зажглись в небе. Над мельницей Чора горел тонкий серебряный серп молодой луны, словно вышла вечером на озеро искупаться юная красавица, скинула с себя всю одежду, но тут ее испугал чей-то голос, и стоит она, стыдливо согнувшись, у воды. Дома в селе утратили ясность очертаний; тянет запахом дыма от очагов, но огня нигде не видать: густо разрослись сады во дворах, да и кукуруза в огородах поднялась высоко. Все тихо, все безмятежно, и, кажется, никаких забот, никакого горя и не было здесь никогда. Залает где-нибудь собака, и лай этот звучит лениво, сонно. Дневные дела кончены, и только коровы трудятся — пережевывают жвачку. Даже ветер утих, и дремлет вся округа. Сгущается ночная темнота. Давно уснули птицы в гнездах, только лягушки в каждой луже, в каждом озерце тянут свои бесконечные песни десятками и сотнями голосов да стрекочут кузнечики. Сердце раскрывается навстречу этой чудесной ночи, и так хочется жить… Дышится легко, свободно. Забыты все огорчения и печали, ты никому ни на волос не желаешь зла. Власть природы подчиняет тебя, ты и природа почти слились в одно, соприкоснулись так же тесно, как свинец с чугунной ложкой, в которой его плавят: не разберешь, где кончается одно и начинается другое, где она, граница между тобой и окружающим тебя миром…