После ливня - [13]

— Байке, я боюсь…

Они оба вздрогнули, встрепенулись. Мои слова разрушили чары.

— Мне пора? — нерешительно промолвила Зураке.

— А, Джума, ты так и не ушел? — повернулся ко мне Бейше. Он наполнил водой оба ведра и поставил их на дорогу.

Зураке подняла ведра и, не сказав больше ни слова, пошла домой.

— Ну что ж, идем и мы, — сказал Бейше и положил руку мне на плечо.

Мы были на мосту, когда до нас донеслась песня Зураке. Я не почувствовал, что Бейше мной недоволен, он держался как обычно. Я успокоился, и мне казалось, что я одинаково люблю Зураке и Бейше. Почти до самого дома Бейше молчал, а потом вдруг произнес:

— Хорошая девушка.

Я понял, что ему надо с кем-то поделиться радостью, переполнявшей сердце. Вернее, я не понял, я просто почувствовал это. Но, вместо того чтобы поддержать в нем эту радость, я — невольно, конечно, — вылил на Бейше ушат холодной воды.

— Байке, а у Зураке есть муж! — выпалил я.

Бейше остановился как вкопанный.

— Что? Когда она успела выйти замуж?

Я сразу сообразил, что неверно выразился, и постарался успокоить Бейше:

— Еще не вышла. Осенью, говорят, выходит. За нашего Токо, знаешь? — Потом подумал и добавил: — Но Зураке его не любит. Ни одного письма они друг другу не написали, я-то уж знаю.

Я не понял, понравилось Бейше мое сообщение или нет, потому что он на него никак не ответил.

В доме у Чора застали мы башкарму Кумаша, который сидел на почетном месте. Скорее всего это он и переезжал речку вброд. Бейше вымыл руки и сел рядом с башкармой. Улкан-апа, словно только нас и ждали, сразу внесла дымящееся мясо. Чор, ссутулившись так, что стал похож на огромного грифа, ловко орудовал ножом — вырезал устуканы[9]. Кумаш вытащил из-за пазухи бутылку с водкой, пристукнув, поставил ее на край скатерти.

— Зять, не серчай. Мы с Бейше выпьем. Ты меня знаешь, я этим делом не злоупотребляю. Еще в прошлом году получил в районе в подарок, целый год берег, подумай-ка. Пропустим по стопочке, а потом потолкуем о делах. Есть у меня разговор к тебе и к сыну твоему. Сестрица, стаканы у тебя найдутся? — обратился он к Улкан-апе.

— Зря ты суетишься, дядя, — нахмурился Чор. — И чего у меня разрешения спрашиваешь? Разрешу я или нет, вы все равно выпьете. Бог простит.

— Ну тогда подняли! За твое благополучное возвращение, Бейше. Желаю тебе счастья, племянник! — И Кумаш, чокнувшись с Бейше, быстро опрокинул стакан себе в глотку.

Бейше пить не стал — должно быть, не хотел огорчать отца. Чор оценил поступок сына, протянул ему здоровенную кость с мясом и жиром.

— На-ка ешь, да выпей, выпей, ничего…

— Ой, племянник, это не дело, — подхватил Кумаш. — Пей и будь здоров! — Он выпил еще раз и заговорил громко, развязно:

— Я получил телеграмму из обкома, Бейше! Вот здесь она, — Кумаш шлепнул рукой по нагрудному карману. — Завтра тебя вызывают в обком. Почтальон только что передал. А еще до этого Сотников звонил из района, говорил, что тебя в район возьмут на работу. Пускай, мол, как соберется в обком, сначала ко мне заедет, вместе в город двинемся. Так что, племянник, седлай серого иноходца да отправляйся спозаранку.

Кумаш налил себе еще водки, а потом всерьез занялся устуканом. Бейше так и не выпил. Кумаш доел мясо, вытер руки.

— Ежели тебя в район заберут, племянник, что колхоз делать станет? — спросил он.

— Ничего с твоим колхозом не случится, он не телок, и волк его не заест, — вмешался Чор, сердито глядя на башкарму.

— Зять, ты погоди, ты не мешай, — остановил его Кумаш и снова обратился к Бейше: — Племянник, у нас в колхозе ты один имеешь высшее образование. Мы должны на тебя опираться и тебя поддерживать. Я больше десяти лет в председателях хожу. Во-первых, неграмотный, во-вторых, возраст мой уже за шестьдесят. Только и умею, что кое-как расписаться. Все в памяти держу, но нынче и на память трудно полагаться — забывать стал. Чтобы людей учить, колхозом чтобы управлять, нужны знания. Тебе надо быть у нас председателем, Бейше. Я Сотникову так и сказал, он говорит «посмотрим».

— Оставь себе это председательство, Кумаш, — снова не удержался Чор.

Бейше молчал. Замолчал и Кумаш, сидел, поглаживая рыжие усы.

Потом он снова заговорил:

— В колхозе у нас сто пятьдесят дворов, и в каждом дворе свои заботы. Взять хотя бы твоего отца Чора. До чего же он упрямый человек! Что сам знает, никому не передает. Вот, например, в колхозе, где председателем мой друг Мекелей[10], электричество провели. Они перед самой войной построили станцию. Мекелей предлагает: «Найди десяток сосновых бревен для столбов, дадим вам на мельницу энергию». А отец твой ни в какую, уперся — нет, и все!

— Опять ты за старое? — вспылил Чор. — Опять за свое, бессовестный! После моей смерти делайте с мельницей что хотите, а до тех пор не дам портить! Какая это мельница без воды? Слушать не хочу!

Мельница Чора — гордость нашего села. Предложение Кумаша сломать и построить электрическую мне тоже казалось нелепым и ненужным.

— Да какая польза, какой кому прок от твоей мельницы? — не отставал Кумаш. — Одно мученье людям. Работает она самое большое месяца четыре, ну пять месяцев в году. Осенью, когда Ак-Су мелеет, и мельница твоя останавливается. Зимой и вовсе замерзает. Люди, стало быть, должны тащиться на Кара-Су. Или к тому же Мекелею на его электромельницу. А как быть тем, у кого рабочей лошади нет? А сколько зерна приходится отдавать в уплату за помол? Электромельница, она, брат, ни засухи, ни мороза не боится. Одно удовольствие.