После ливня - [103]

— Неприятности у всех есть, без этого не бывает. Да ты и сама это понимаешь. Вот, например, у тебя есть талантливый, знаменитый муж. Ты его понимаешь, ты ему веришь, а много воли все равно ему давать не надо. Держать, как говорится, на длинном поводе. По-моему, что мужчина, что пес, все равно. Одного пса накормишь, он из дома никуда, сидит, двор сторожит, а другого сколько ни корми, он только и делает, что шляется. Так и мужики.

— Ну и что ты хочешь этим сказать?

— Да ничего, просто так, к слову пришлось. Ты послушай, я тебе расскажу одну историю про Аргына. — Атыргуль наклонилась поближе к подруге, глаза у нее потемнели, широко раскрылись. — Как-то раз привел он вечером в дом какую-то женщину, так, замухрышистую. Да, привел, значит, и говорит, что это, мол, младшая сестра его матери, тетка ему, стало быть. Ну, я с ней потолковала, расспросила, вроде бы все верно, теткой она ему приходится. Приняла ее как полагается, потом стали спать ложиться, я ей постелила в отдельной комнате. Зову Аргына спать, он идет как ни в чем не бывало. Ну а я-то легла и не сплю, подглядываю. Вот он подождал-подождал, решил, наверно, что я уснула, встал. Я тихонько кашлянула. Он никакого внимания, идет на кухню, пьет воду из крана. Я еще раз кашлянула. Он вроде бы опомнился, идет назад. Я руку протянула, дотронулась до него, а он дрожит как в лихорадке. «Что с тобой?» — «Горло пересохло, пить захотелось». — «Еще раз пойдешь воду пить?» Молчит, как не слыхал. Ну, думаю, погоди, проучу я тебя. Встала сама, налила полный стакан водки. «На, — говорю, — тебе ледяной воды, выпей, чтобы больше не вставать». Взял стакан, а рука дрожит. Понюхал: «Это ведь не вода». Я посмеиваюсь: «Вода, вода. Пей». Он со страху глотнул и повалился на подушку. Спит, а я не сплю, ворочаюсь с боку на бок и проворочалась до света.

— А потом что было? — спросила Калемкан, которую заинтересовал рассказ Атыргуль.

— А ничего особенного! Пьем утром чай, вижу, они друг на друга не глядят. Пошла я эту тетушку провожать до ворот и сказала ей: «Ты, милая, больше к нам не ходи. Тебе у нас плохо спится».

И Атыргуль весело расхохоталась, очень довольная собой.

— К чему ты мне это рассказала? — спросила Калемкан, передавая подруге чашку с чаем.

— К тому, радость моя, что мужчинам на волос верить нельзя. Их надо крепко держать в узде, как, например, я своего. Если бы не так, он бегал бы, распустив слюни, за каждой обтрепанной юбкой. А еще хвастается своей чистотой, своей честностью.

У Калемкан снова тревожно стукнуло сердце.

— Ладно, Атыргуль, довольно. Было бы куда лучше предоставить каждого его собственной совести.

Но Атыргуль не собиралась кончить разговор, который был нужен ей.

— Совесть совестью, а мой муж такой, как я говорю. А ты думаешь, что знаешь своего?

— Не знаю и знать не хочу.

— Напрасно! Ты послушай, дорогая, что я тебе скажу. Твой муж талантлив, он в расцвете своей славы. Мы с тобой женщины, мы хорошо знаем себя. Знаем, что устоять перед мужчиной, который пользуется известностью и властью, мы не в силах. Такова особенность женской натуры. Любая женщина преклоняется перед властью…

— Акиш, не стоит мерить одной меркой всех женщин. Наверное, ты в какой-то мере права, но не все женщины таковы.

— Ой, господи, да послушай же меня! Ладно, ты не такая, но сначала узнай, к чему речь и почему я ее веду.

— Я прекрасно знаю, что ты не просто так говоришь, и прошу тебя замолчать. У меня больное сердце…

— Знаю! Но ведь я просто хочу тебя по-дружески предостеречь. Не пугайся, пожалуйста, я просто говорю о том, что Дыйканбеком могут интересоваться многие женщины. За этим надо следить, понимаешь?

— Нет, не понимаю, потому что ничего подобного я не замечала…

— А я про что? Именно про то, что ты ничего не замечаешь и не знаешь. Когда узнаешь, тебе достаточно пальцем погрозить, и Дыйканбек станет шелковый.

— Ты же ничего не можешь доказать и только понапрасну огорчаешь меня, — Калемкан с трудом сдерживала волнение.

— Подумай, стану ли я тебе врать? Кроме того, скажу тебе, что, будь Дыйканбек один из многих, я не стала бы о нем беспокоиться. Но он… — Атыргуль сделала паузу, — он должен думать о своем авторитете, о том, чтобы не уронить себя в глазах людей. Ведь многие перестали уважать его. Если о его поведении узнают в высоких сферах, ему несдобровать. Удержи его. Или разойдись с ним по-хорошему. Ты не пропадешь. Мне очень жаль тебя, милая. — И Атыргуль пролила вполне натуральные слезы.

— Так. — Калемкан крепко сжала губы, помолчала. — Если уж начала, говори все, ничего не скрывай. Кто у него есть?

Атыргуль вздохнула.

— Да как тебе сказать. Я слышала, что это одна распутная бабенка… Хоть бы уж связался с приличной женщиной. Но ежели мужику ударит в голову, он ничего не замечает.

Атыргуль говорила медленно, безразлично.

— Как ее зовут?.. Иначе… все это грязная сплетня!

— Если бы так, если бы так, дорогая! — Атыргуль сокрушенно покачала головой. — Но нет, не сплетня. Самая настоящая правда. Имя ты и сама можешь узнать. Они сейчас у вас на даче. Не веришь, съезди туда, увидишь…

Разговор был кончен, обе женщины молчали. Калемкан думала лишь о том, чтобы не показать гостье, как ей больно. Собравшись с силами, начала убирать со стола посуду, тем самым давая Атыргуль понять, что пора бы ей и восвояси.