Попытка контакта - [13]

— Ну и ну! Если ты такое вытворяешь больным, то что ждать от тебя здорового? Становишься опасен, малыш.

— Вот именно! — подхватила растрепанная Танька. — Настоящий хулиган, правда? Не лучше тех, что вчера на нас напали.

Отец слегка нахмурился.

— А что стряслось? Что у тебя с ногой? Серьезное что-то?

За меня ответила Татьяна; у нее язык развязался.

— Понимаете, мы шли как приличные люди, никого не трогали, а они налетели втроем… Хорошо, что нож всего-навсего перочинный! Хорошо, что в ногу, а не в живот!

— Хорошо, что не в пах, — уточнил я. — А то прощай жизнь.

— Бессовестный! — засмеялась она, а отец улыбнулся.

— Ну ты, я смотрю, разошелся, — сказал он. — Вырос, вырос! Молочные коктейли все еще любишь?

— А то как же! Только их и пью! Скажи, Танька!

— Когда денег нет на настоящие.

— Конфеты люблю. Рахат-лукум. Халву. Книжки читаю про Карлсона и Винни-Пуха. Недавно один приятель показал шведский порнографический журнал, так я ни черта не понял.

— Кто это тебе показал? — встрепенулась Татьяна.

— Ты его не знаешь!

— Вот свинья!

— Говорю же, ничего не понял. Например, фотография…

— Ясно! — оборвал меня отец. — Можешь не продолжать.

— Все ясно? — жадно спросил я.

— Ясно, что годы идут. Курить у вас можно?

— Можно, конечно. У нас все можно. Да ты садись! Садись, отец! В ногах правды нет.

— Ладно, сяду. Не волнуйся. — Он опустился на стул, чиркнул спичкой, закурил. Он был слегка растерян.

Только тут мы его разглядели как следует. Татьяна была поражена, да и я слегка обалдел. Ну, с ней-то все ясно: она ожидала увидеть если не старика, то пожилого дядю с лысиной или сединой в волосах, такого приблизительно, как ее отец (показывала мне фотографию), который действительно выглядел отцом, солидным, озабоченным отцом с нахмуренным лбом и мешками под глазами. Но я-то с чего решил, что за эти пять лет он обязательно должен измениться: ну, обрюзгнуть хотя бы, пожирнеть, что ли? Черта с два! В своем кожаном пиджаке, голубой рубашке, вельветовых брюках, с короткой прической, свежевыбритый он не тянул на свои почтенные сорок три года, ну никак! Лицо у него было загорелое, энергичное, живое, и когда он улыбнулся, то показал крепкие, белые зубы.

— Ну, рассказывай, как живешь, Костя!

Я не успел ответить — зазвонил телефон. Татьяна опередила меня, тут же схватила трубку. Как она почувствовала, что этот звонок касается и ее, хотел бы я знать?

— Кого нужно? — закричала Танька. — Костю? А кто это говорит, интересно? Уж не ты ли, Шемякина?

— Дай сюда, — сказал я, протягивая руку, но она отпрыгнула в сторону, как кошка.

— А! Узнала твой писклявый голосок! Что я здесь делаю? Я кормлю его с ложечки! А ты, Шемякина, хороших слов не понимаешь, да? Придется поговорить с тобой по-другому! — гневно выпалила она и, бросив трубку, круто повернулась ко мне.

— Ну, Ивакин, с меня хватит! (Позабыла, что здесь находится еще один Ивакин). Я тебя предупреждала! Не хочу тебя больше видеть!

— Эй, Танька! — попытался я ее удержать, но куда там: лишь ветерок прошел по комнате — так стремительно она выскочила; хлопнула входная дверь.

С полминуты мы молчали; затем отец негромко спросил:

— Может, догнать, вернуть? Я могу.

— Нет, не надо, — хмуро буркнул я и вдруг ухмыльнулся. — Да она и не вернется. Зверски ревнива. Не сравнишь с той, что звонила. Та фригидная.

Отец замолчал, вскинув брови.

— Да-а… — протянул он после паузы. — Молочные коктейли ты явно перерос. Ладно, замнем! Рад, что я приехал?

— Еще спрашиваешь! — отвечал я закуривая. — Конечно, рад. О матери не говорю. Рухнет от счастья.

Он слегка нахмурился, но лишь на миг, мирно попросил:

— Брось ерничать, Костя. Как вообще-то дела?

— А у тебя как? — быстро спросил я и — раз-раз! — жадно сделал две затяжки.

— Все в порядке. Не могу пожаловаться. Кстати, — вдруг вспомнил он. — Пока не забыл… — Полез в задний карман брюк, достал оттуда бумажник, а из него вынул — что бы вы думали? — целую пачку десятирублевок. — Это тебе на расходы. Слегка разбогател.

— Ого! Сколько здесь?

— Двести.

— Отлично! — сказал я. — Беру! — и в самом деле взял и сунул эту бешеную сумму под подушку. — Вообще-то я много тебе задолжал за эти годы.

— Не валяй дурака, малыш, — мирно произнес отец.

«Малыш!» Это я-то!

— С тебя сколько процентов высчитывали? — продолжал я, опять жадно затягиваясь. — Пятьдесят? На полную катушку?

— Нет, двадцать пять. Поле я не платил алиментов. Ее мать не захотела. Посылал, когда были лишние деньги. Не всегда регулярно, знаешь…

— Значит, мне больше повезло, чем ей? — я засмеялся.

И отец улыбнулся. Загорелое, твердое лицо его стало совсем молодым.

— Зато я чаще встречался с ней, чем с тобой. Это она мне написала, что вы с мамой здесь. Как тебе сестра? Понравилась?

— Она мне понравилась с первого взгляда!

— А ты ей?

— Я ей понравился с первого взгляда!

— Отлично! — сказал отец. — Я рад.

— Где еще, в каком городе я могу наткнуться на своих сестер и братьев? Ты предупреждай, отец. А то, чего доброго, получится кровосмешение.

И оба опять замолчали. Он смотрел на меня — странно так смотрел: и гневно, и растерянно, точно вдруг ни с того ни с сего получил пощечину. Затем произнес: