В этот день в Ташкенте шел сильный дождь. Без зонта, с холщовой сумкой в руке я прошагала от института два квартала до ближайшей почты и оттуда дала телеграмму домой: «ПРОВАЛИЛАСЬ, ЛЕНА».
Пожилая женщина за конторкой, прочитав, спросила:
— В институт провалилась?
— Ну да.
— А куда поступала?
— В педагогический.
Она вздохнула:
— Вот бедняжка!..
— Да нет, ничего, — бодро сказала я.
Вся телеграмма с адресом «потянула» на сорок копеек. В этом смысле отец и мать могли быть довольны: я выполняла их наставления и не транжирила деньги.
Сказав: «Да нет, ничего», я не соврала. Самочувствие действительно было ничего себе. Не то чтобы хорошее, но и не так, чтобы очень уж скверное. Ровное, спокойное состояние. А тело будто закоченело. Я и шагала, как солдат, — раз-два! раз-два! — под дождем. Прохожие в подъездах и под навесами, глядя на меня, наверно, получили большое удовольствие.
Раз-два! Раз-два! Так. Случилось. Что дальше?
Надо было ехать в общежитие и собирать свои вещички. Так. А дальше?
Цокая каблуками по мокрым ступенькам, я спустилась в переход к новенькому метро и вдруг почувствовала, что нужно быстро, немедленно скрыться от людских глаз. Я юркнула за газетный киоск и тут немного поревела. Минут так пять, не больше. В то время я не мазалась, и с моим лицом ничего не произошло. Ну, небольшое покраснение глаз, только и всего. Зато сразу стало легче дышать.
Пока ехала до общежития, я поняла, что мое «дальше» укладывается в два варианта. Первый — вернуться домой. Второй — найти работу где-нибудь под Ташкентом и попробовать жить сама по себе. Мелькнул, правда, и третий: шагнуть под колеса поезда. Но этот вариант был не мой, а заимствованный, навеянный недавно прочитанной заметкой в газете. Сообщалось, как два японских абитуриента, он и она, провалившись на экзаменах, решили, что жить не стоит, и бросились с высотного здания на мостовую.
Я не чувствовала, что жить не стоит. Еще раньше я понимала, что поездка сюда при моих школьных успехах (четыре тройки в аттестате) и моей безалаберности — порядочная авантюра. Свою решимость я сформулировала родителям так:
— Авось поступлю.
Отец сразу рассвирепел и ударил ладонью по столу.
— Дура. На «авось» рассчитывают только недоумки. Умные люди полагаются на свою голову!
Не надо было ему во время нашего долгого спора выпивать «огнетушитель» портвейна. После «дуры» я не колеблясь поехала бы поступать даже в Оксфорд или Кембридж…
— Денег не получишь. На «авось» и катись! — заявил отец.
— Ладно, — сказала я. — Не надо мне твоих денег. Разреши только сдать пустые бутылки с веранды. Их хватит на кругосветное путешествие.
— Уходи отсюда! — прикрикнула на меня мама, взмахнув полотенцем.
Не знаю, о чем они там без меня говорили (я отправилась к своей подруге Соньке), но вечером отец мрачно извинился за «дуру» и проворчал:
— Поезжай. Стукнись лбом в стену.
Вот таким образом я попала сюда. А теперь нужно было возвращаться в наш городишко или что-то придумывать.
В общежитии за столом вахтера сидела сама комендантша; ее-то мне и надо было.
— Здравствуйте, — кротко сказала я.
— Здравствуй, здравствуй! — откликнулась рыхлая, толстая комендантша. — Поступила или как?
Я смиренно опустила глаза.
— Нет, не прошла, тетя Валя. Можно мне пожить дня два, пока перевод не придет из дома?
— Уезжать, что ли, не на что?
— Не на что, — слукавила я: в сумке у меня лежало двадцать пять рублей.
— Вот все вы такие! Промотаете денежки, а родители — высылай. Мне что, жалко? Живи!
Я горячо ее поблагодарила. Итак, два дня на раздумье я выгадала. Теперь можно было ехать к Соньке.
Сонька Маневич, моя подруга, поступала не куда-нибудь, а в политехнический институт на энергетический факультет. Свой выбор она, посмеиваясь, объясняла так:
— Там парней полно. Проще выскочить замуж.
У Соньки комплекс неполноценности. Ей кажется, что она страшна как смертный грех и никто ее замуж никогда не возьмет. Красотой она и правда не блещет: нос огромный, сама низенькая и толстая, зато башковитая до невозможности. Наши классные парни ходили за мной толпой, а на нее ноль внимания. «Тень Соломиной» — так ее звали. То есть моя тень.
Два дня назад мы виделись и договорились встретиться около оперного театра.
Когда я приехала, Сонька уже ждала. Я ее издалека увидела: стоит на ступеньках и вертит головой туда-сюда. Я подошла с сияющим лицом.
— Привет!
Она обернулась, сморщилась от радости и воскликнула:
— Ой! Веселая! Поступила, да?
— А ты?
— Тоже, тоже!
— А я — фигу с маслом. Не прошла.
Так Сонька и осеклась, даже рот приоткрыла.
— Да ты что-о… — протянула жалобно. — Неправда…
— Еще какая правда!
— А почему ты смеешься? — Она все еще не верила.
— Это я так плачу.
С этими словами я взяла Соньку под руку и повела прочь от какого-то парня, который на нас уставился.
Дождь уже кончился, по-всегдашнему горячо светило солнце. Трамваи звонили как-то особенно весело. Был час «пик», после работы валом повалили прохожие. Так хорошо и радостно вокруг, такая сильная жизнь! И все это уже не мое.
Я крепче ухватила Соньку за руку и неожиданно для себя предложила:
— Знаешь что, давай отметим твое поступление? Пойдем в ресторан!
![Камешки на ладони [журнал «Наш современник», 1990, № 6]](/storage/book-covers/a8/a894e9dfa835c638eeb9ba7e592b34226a6720c4.jpg)