Помнишь, земля Смоленская... - [60]

— Взвод! По врагу — огонь!

Но никто не послушался его команды.

Наши не стреляли.

Кто-то, вцепившись Хониеву в правую ногу, потянул его вниз. Лейтенант брякнулся в рожь, хотел выругаться, но осекся, потому что за ногу его держал Митя.

Хониев, уже лежа, повернулся к нему:

— Ты что? Ты зачем здесь?

Он словно забыл, что Митя до начала стрельбы шел вместе со взводом и ему некуда было деваться, кроме как броситься по примеру остальных в густую рожь.

Митя пошарил вокруг себя, ища свою фуражку, слетевшую у него с головы, пока он пробирался к Хониеву среди упругих стеблей ржи. Фуражка лежала неподалеку, Митя надел ее, надвинув козырек чуть не на самые брови, такие же белесые, как рожь вокруг, сказал со слезами в голосе:

— Я же говорил вам… Я же говорил… Почему никто не поверил, что немцы вас ждут?

— Как никто? Я поверил. — Углы губ у Хониева собрались в горькие складки. — Только, к сожалению, ничего уже нельзя было сделать. Так-то, друг Митя… Попались-таки мы в западню, о которой ты нас предупреждал.

— Вы, товарищ командир, из ржи-то больше не высовывайтесь. Не подставляйте голову под пули, она вам еще пригодится.

«Ишь какой рассудительный, прямо, мужичок с ноготок!» — подумал Хониев, а вслух произнес:

— А кто же взводом будет командовать, а, Митя? Немцы-то небось постреляют, постреляют да в атаку на нас пойдут. И надо приготовить им достойную встречу. Не то они прошагают по нашим телам.

Рядом зашевелилась, зашелестела рожь, это подполз к лейтенанту Токарев.

— Вы живой, товарищ лейтенант?

— Как видишь, живой.

— Н-не ранило в-вас?

— А тебя?

— Вроде н-нет…

У Токарева тряслись губы, он заикался.

— Ты что это разблеялся, как ягненок? Душа, верно, от страха в пятки ушла?

— Да нет, я уже не боюсь. Это н-нервное… Вот угодили-то, как кур в ощип…

— А ты что думал, немцы с нами в бирюльки пришли играть? Но не надо, Андрей, бросаться из крайности в крайность: то «ура» кричать, то «караул». Лучше давай думать: как нам быть, как выкарабкиваться из этой огненной ловушки.

Вдруг Хониев насторожился. Что-то изменилось вокруг. И только спустя некоторое время он понял, что огонь фашистской артиллерии стал стихать, да и автоматные и пулеметные очереди как-то поредели.

— Чуешь, Андрей? Что-то немцы поуспокоились. Не к добру это. Ты не знаешь, в нашем взводе много потерь?

— Не знаю. Но я многих видел, когда к вам полз. Живые. Только прижались к земле и шелохнуться боятся. У нас убитых вроде не должно быть. Мы первыми в рожь кинулись. А вот другие взводы немец, наверно, сильно потрепал.

— Черт, все мы сплоховали. Вместо того чтобы перестроиться и ответить огнем на огонь врага, в панику ударились. Как теперь собирать взводы и роты? Как установить связь с Орловым, с Хазиным?

Откуда-то спереди к ним ящерицей скользнул меж стеблей ржи… Синицын.

— Саша! Живой! — обрадовался Токарев.

Хониев выжидательно смотрел на Синицына: уж тот-то, как всегда, наверняка явился с какими-то новостями.

— Товарищ лейтенант! — Синицын зачем-то потер нос. — Немцы сюда идут.

— Что? Немцы? А где все наши?

— Да лежат — кто где упал.

Хониев вскочил на ноги, взял на изготовку свой автомат:

— Взвод, слушай мою команду! Вста-ать! За мной, вперед!

Над рожью там и тут начали появляться, как шляпки грибов, запыленные, в ржаной трухе, каски бойцов из взвода Хониева. Лейтенант замахал рукой:

— За мной, за мной! Вперед!

Но не успел он вместе с теми бойцами, которые к нему присоединились, сделать и несколько шагов, как перед ними — словно из земли выросли — возникли фигуры немцев в мышиного цвета мундирах. Они шли небольшой группой, с автоматами наперевес, по-волчьи озираясь, — то ли это был немецкий дозор, посланный проверить, насколько советские бойцы оглушены, смяты, подавлены, да и вообще остался ли кто в живых, то ли на взвод Хониева наткнулись немцы, оторвавшиеся от общей цепи наступающих, но главное — их было мало, и они сами оторопели, увидев прямо перед собой вооруженных, готовых к бою красноармейцев.

— Огонь! — закричал Хониев и, нажав на спуск автомата, стегнув по фашистам длинной очередью, тут же упал ничком, спасаясь от ответного огня. Он услышал беспорядочную стрельбу, потом все стихло.

Хониев поднял голову. В рот и в нос ему набилась сухая земля. Он вытер лицо рукавом гимнастерки, стал поспешно вставлять в магазин автомата новую коробку. Его удивило, что Токарев не лежал, а стоял во весь рост. Хониев дернул его за брючину:

— Ты что? Головы не жалко?

— Да немцев-то вроде не видать.

— Пулю ты тоже не увидишь, пока она тебя не ужалит! А они жалят насмерть. Ложись!

Токарев повалился рядом с ним вовремя — над ними снова засвистели пули: немцам, видимо, не удалась атака, и они решили сломить волю противника, держа его под мощным, непрерывным огнем.

Митя, тоже лежавший возле Хониева, спросил:

— А мне что делать, товарищ лейтенант?

— А ничего. Лежать и не рыпаться. Ты же без оружия.

— У вас вон есть оружие, а вы не стреляете. Немцы-то вон как палят, хоть уши затыкай, а вы… Чего вы их жалеете?

— Мы патроны жалеем. Нам что, тоже палить в белый свет как в копеечку?

— У фашистов, значит, патронов больше? Они их не берегут…