Помнишь, земля Смоленская... - [58]

Шрифт
Интервал

Ах какие прозорливые старики были у них в хотоне, как далеко вперед смотрели…

Так или почти так думал Хониев, шагая вместе с бойцами своего взвода по дороге, колеи которой двумя длинными тонкими арканами легли через поле спелой ржи.

Токарев, шедший рядом, перекинув за спину тяжелую противогазную сумку, которая сползла у него чуть ли не на живот, сказал, вздохнув:

— Эх, товарищ лейтенант, сейчас бы вдоволь напиться из больших деревянных пиал калмыцкой крепкой джомбы — соленой, с молоком и сливочным маслом. Она бы нас здорово приободрила!

— И мы бы, — засмеялся Хониев, — понеслись вперед вскачь, как кони, вырвавшиеся на волю!

— Нет, товарищ лейтенант, джомба бы нам только сил придала перед боем. Жаль, вы не пили джомбу, приготовленную моей Татьяной. Калмыки не верили, что этот чай сварен русской девушкой.

— А попробовал бы ты джомбу, которую делает моя Нюдля, так тебе не захотелось бы уходить из нашего дома. Помню, снимет она чай с огня, перельет его в белую эмалированную кастрюлю, размешает поварешкой — и джомба крутится в кастрюле, как патефонная пластинка, и так же шипит. И клокочет, как чигян — напиток батыров… А как чуть остынет, тут в самый раз подавать ее к столу. Сделаешь пару глотков, а уже за платком тянешься — вытереть со лба обильный пот…

— Товарищ лейтенант, а давайте, как встанем снова на отдых, сварим джомбу, а?

— От джомбы я никогда не откажусь. Ты же знаешь, калмык, даже мчась во весь опор на коне, может осушить целую миску джомбы, не пролив ни капли.

— Доверите мне ее самому приготовить? Прямо в котелке? Соли, масла и молока мы раздобудем в какой-нибудь деревне.

— Ты, Андрей, во всем пользуешься у меня неограниченным доверием. Так что на первом же привале, — действуй!

Хониев, сойдя с дороги, побрел по кромке ржаного поля. Сорвав несколько колосков, он помял их в ладонях, поднес к носу, вдохнул запах созревшего зерна. И не выбросил колоски, а спрятал в карман.

«Хлеб-то уже убирать впору. Еще немного, и начнет осыпаться», — подумал он озабоченно, как заправский хлебороб.

Ему, степняку, в школьные годы и в юности немало пришлось повозиться с хлебом: собирать рожь на полях после жатвы по колоску и запихивать их в кожаные бурдюки, ни зернышка не оставляя птицам, проезжаться по колосьям на току каменным катком, а потом грузить мешки с зерном на подводы, запряженные волами, и отвозить на колхозный склад.

Здесь, за Сенином, рожь стояла густая, высокая, она доставала Хониеву чуть не до подбородка, и стоило наклониться, как колосья начинали щекотать своими усиками лоб и щеки, и ему чудилось, будто они шепчут просительно и грустно: «Что же вы топчете нас, солдатики, почему пришли сюда, звеня не косами, а оружием? Мы вобрали в себя живительные соки земные, налились спелостью, покрылись под солнцем золотистым загаром, мы выросли, чтоб стать для вас, людей, пищей насущной, и мы обрадовались, услышав шорох шагов, — думали, приближаются к нам колхозницы с серпами, чтобы сжать нас и связать в снопы, мы уже предвкушали, как будем лежать в копнах, в блаженном покое, словно грудные младенцы, насытившиеся материнским молоком. А вы явилась сюда не тружениками, а воинами, и, видно, судьба наша в нынешнем году — не отплатить людям добром за заботу, а полечь под вашими сапогами, а то и вовсе сгнить на корню, неубранными, никому не нужными…»

И Хониев мысленно отвечал ржи: «Как это — ненужными? Хлеб не может быть ненужным. Хлеб, хлеб, ты наша главная забота и надежда, и ничто в мире не сравнится с тобой по вкусу и сытости, ничто в мире не заменит тебя. Но сейчас самое важное для нас — война, победа над врагом, и мы идем навстречу войне, может, навстречу смерти, и ты уж не обижайся, хлеб, если мы к тебе сейчас так невнимательны и так безжалостны. Это война тебя не жалеет, как и нас, как и всю нашу землю. Война жжет ее огнем, кромсает разрывами бомб и снарядов, мнет солдатскими сапогами. Потерпи немного, хлеб, мы ведь и тебя защищаем от посягательств врага, вот расправимся с ним, и придут сюда сенинские женщины, и добрые их руки сделают свое доброе дело и помогут тебе, хлебу, исполнить свое извечное назначение — насытить, людей здоровьем и силой».

Уже занимался рассвет, и у горизонта как будто кто разлил яичный желток. Воздух становился все светлей и прозрачней, как отмытое стекло. А тишина по-прежнему была необъятная, недвижная, и хотелось, чтоб хоть ветерок ее потревожил, набежал бы на рожь, заставив ее закачаться, зашелестеть…

Ни дуновения, ни звука…

Хониев невольно залюбовался окружавшей его красотой. Как удивительна смоленская природа! Лесные чащи — и мелколесье, речки, поросшие по берегам деревьями и кустами, дороги с подъемами и уклонами, змеящиеся вдоль лесов и среди золотистых хлебных нив.

Эх, завалиться бы сейчас в буйную рожь, смотреть в небо, заложив руки под голову, и сочинять стихи…

Кто-то осторожно дернул Хониева за рукав:

— Товарищ командир! Товарищ командир!

Хониев, очнувшись от своих мыслей, повернул голову вправо: возле него семенил босыми ногами по дороге деревенский паренек лет пятнадцати-шестнадцати, худенький, белобрысый. Он все поправлял на себе армейскую фуражку, которая была ему велика и то и дело съезжала на затылок, а глаза его смотрели серьезно, требовательно.


Рекомендуем почитать
Партизанский фронт

Комиссар партизанской бригады «Смерть фашизму» Иван Прохорович Дедюля рассказывает о нелегких боевых буднях лесных гвардейцев партизанского фронта, о героизме и самоотверженности советских патриотов в борьбе против гитлеровских захватчиков на временно оккупированной территории Белоруссии в годы Великой Отечественной войны.


«А зори здесь громкие»

«У войны не женское лицо» — история Второй Мировой опровергла эту истину. Если прежде женщина с оружием в руках была исключением из правил, редчайшим феноменом, легендой вроде Жанны д'Арк или Надежды Дуровой, то в годы Великой Отечественной в Красной Армии добровольно и по призыву служили 800 тысяч женщин, из них свыше 150 тысяч были награждены боевыми орденами и медалями, 86 стали Героями Советского Союза, а три — полными кавалерами ордена Славы. Правда, отношение к женщинам-орденоносцам было, мягко говоря, неоднозначным, а слово «фронтовичка» после войны стало чуть ли не оскорбительным («Нам даже говорили: «Чем заслужили свои награды, туда их и вешайте».


Сердце сержанта

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Беженцы и победители

Книга повествует о героических подвигах чехословацких патриотов, которые в составе чехословацких частей и соединений сражались плечом к плечу с советскими воинами против гитлеровских захватчиков в годы Великой Отечественной войны.Книга предназначается для широкого круга читателей.


Лавина

В романе словацкого писателя рассказывается о событиях, связанных со Словацким национальным восстанием, о боевом содружестве советских воинов и словацких повстанцев. Герои романа — простые словаки, вступившие на путь борьбы за освобождение родной земли от гитлеровских оккупантов.


Строки, написанные кровью

Весь мир потрясен решением боннского правительства прекратить за давностью лет преследование фашистских головорезов.Но пролитая кровь требует отмщения, ее не смоют никакие законы, «Зверства не забываются — палачей к ответу!»Суровый рассказ о войне вы услышите из уст паренька-солдата. И пусть порой наивным покажется повествование, помните одно — таким видел звериный оскал фашизма русский парень, прошедший через голод и мучения пяти немецких концлагерей и нашедший свое место и свое оружие в подпольном бою — разящее слово поэта.