Помнишь, земля Смоленская... - [55]

— Ладно, дед, заболтался я с тобой. Ступай.

— Как скажешь, сынок… Только напрасно ты мне не веришь. Ой напрасно…

Но и у других командиров, присутствовавших при беседе Миронова сначала с Риммой, а потом со стариком, на лицах было написано недоверие.

И Хониев, хотя и вступился за Римму перед командиром полка, все же сомневался в том, что перед Демидовым «полным полно немцев» и что враг так уж силен. Ведь капитан Капканов с разведчиками обшарил окрестности Демидова, даже в город сумел проникнуть, судя по его докладу, и не обнаружил угрожающего скопления фашистских войск и техники.

А может, враг рассредоточил свои силы, готовя котел 46-му полку? Ведь фашистам удалось окружить многие наши части. Старик говорил, что видел, как отступали советские бойцы. А что, разве мы не отступаем? Трудно мириться с тем, что за короткий срок гитлеровцы уже достигли Смоленщины, это не укладывается в голове, и сердце отказывается в это верить. Но ведь все так и есть! И насчет «ружьишек» старик прав. Ну, их-то полк, в общем, вооружен неплохо. А где наши танки, самолеты? Бойцы часто задают командирам эти вопросы, а ответы получают неопределенные: мол, скоро, скоро прибудут на фронт и самолеты, и танки, и тогда… А сколько еще времени пройдет, пока наступит это «скоро»? Хониев и сам этого не знал. Он знал только, что пока преимущество в танках у фашистов, в небе редко-редко показываются наши бомбардировщики и истребители, а шныряют вовсю «мессершмитты», «юнкерсы», «фокке-вульфы».

Нет, и Римма, и старик говорили правду, хотя, может, кое-что и преувеличивали. Дед-то мудрый, зоркий и любит свою землю, — наверно, и высох так потому, что все соки ей отдал. Зря комполка отнесся к нему с таким подозрением. Ну и что с того, что старик сидел ночью, один, в опустевшем селе, возле своей избы? В такое-то тревожное время многим не до сна. А впрочем, кто его знает… Хониеву неожиданно вспомнилась одна роль, которую он исполнял в пьесе «Очная ставка», — роль Галкина, японского шпиона. Он играл Галкина так, чтобы никто и заподозрить-то в нем не мог вражеского лазутчика, по всему поведению и внешнему виду это был наш, советский человек…

Миронов распустил командиров, а комиссар Ехилев велел им подождать, пока они с комполка обсудят положение, и все разлеглись на опушке рощи, покуривая и шепотом разговаривая друг с другом. Они целиком полагались на свое военное начальство, ведь и комполка, и комиссар были людьми с большим военным опытом, имели немалые заслуги перед Родиной.

Ехилева уважали за ту серьезность, вдумчивость, дотошность, с какими он старался разобраться в любом вопросе. В его послужном списке значилось участие и в освобождении Западной Белоруссии — он тогда был награжден именными часами и получил личную благодарность от Наркома обороны, — и в финской кампании. В должности старшего политрука он редактировал тогда дивизионную газету, и на груди у него появился орден Красного Знамени.

В Забайкалье Ехилев показывал иногда агитаторам полка и политрукам подразделений номера газеты, выходившей в дни сражений с белофиннами, зачитывал им некоторые материалы, посвященные подвигам наших бойцов.

Хониеву запомнился один из таких очерков, написанный самим Ехилевым. В нем рассказывалось о советском снайпере, который проник в тыл врага и меткими выстрелами уничтожил пулеметный и артиллерийский расчеты.

Этот очерк заставил Хониева задуматься о той важной роли, которую играют в войне искусные снайперы, и полюбить снайперское дело.

Миронову тоже довелось понюхать пороха: он воевал в Испании и вернулся оттуда с орденом Красной Звезды.

Так что в полку не без оснований считали, что им повезло и с комиссаром, и с новым командиром.

Когда Миронов и Ехилев остались одни, комиссар сказал:

— Макар Минаевич, я думаю, прежде чем продолжать движение, нам следовало бы предпринять еще один солидный разведывательный поиск. А ну, если и эта девушка, и старик правы?

— Не понимаю, — раздраженно произнес Миронов, — почему это я должен больше доверять случайным людям, чем своей разведке?

— Почему же случайным? Это представители местных жителей. И уж их тревога-то вряд ли случайна. Когда два человека говорят одно и то же, то к ним стоит прислушаться. Таких совпадений не бывает, если, конечно, они оба не шпионы. В старике-то вы уж наверняка шпиона заподозрили, а? Очень уж вы с ним резко и недоверчиво разговаривали.

— Мы на войне, а на войне все может быть.

— Но как же воевать без доверия к советским людям, к тем, за кого мы, собственно, и сражаемся, кого защищаем?

— А где гарантия, что это наши люди? Как говорится, доверяй, да проверяй. И пускай даже не два, а двадцать человек долдонят мне, что в Демидове и вокруг него «черным-черно» от немцев, я склонен верить нашим разведданным.

— И все-таки почему бы лишний раз не проверить эти данные?

— Потому что мы должны начать наступление ровно в четыре, пока к городу не подтянулись основные силы врага. Если же мы станем дожидаться новых разведданных, которые, я уверен, лишь продублируют прежние, то наше наступление задержится и может вообще сорваться.

— А если мы все же нарвемся на сопротивление немцев, успевших занять выгодные для них позиции? Ведь наш план рассчитан целиком на лобовую атаку, а ну как она захлебнется? Как бы тогда нам не пришлось крепко пожалеть о наших поспешных решениях, о пренебрежении к мудрой пословице, о которой напомнил нам старик: семь раз отмерь…