Помнишь, земля Смоленская... - [50]

С фашистов их пустые котелки,

Как яблоки, наш Токарев сшибает,

Их много пало от его руки!

А сколько точно — сами пусть считают.

Бойцы смеялись, рассматривая плакат, читая стихи. Токарев попросил Маркова:

— Вань! Подари мне этот плакат.

— Потерпи до послезавтра, я его еще не во всех взводах показал. После, может, и отдам.

— Нет, ты наверняка обещай!

Марков сказал, смущаясь:

— Наверняка не могу. Понимаешь, батальонный комиссар настаивает, чтобы я эти плакаты послал в армейскую газету.

Для бойцов художнический талант Маркова был открытием, а Хониев знал о нем давно — сам Иван однажды, еще в Забайкалье, когда они вместе корпели над первомайским номером взводной стенгазеты, рассказал ему о своей еще школьной мечте стать художником и о своих первых неудачах.

Учась в старших классах, он неизменно оформлял школьную стенгазету, рисовал едкие карикатуры на местных бузотеров, лентяев, двоечников. Незадолго перед тем, как его призвали в армию, Иван поехал в Челябинск, где тогда открылась художественная выставка, с толстой пачкой своих карикатур и серьезных рисунков. С его работами познакомились известные уральские художники, участвовавшие в выставке, и спровадили парня домой, сказав, что ему еще нужно учиться и учиться основам рисовальной техники. С этой поры огорченный Иван совсем забросил рисование, а в армии он потянулся к политической литературе и из библиотеки брал читать только солидные книги — по марксизму-ленинизму, политэкономии, международным вопросам.

Немудрено, что он в Челябинске потерпел крах как художник, — обладая некоторыми способностями, он совсем еще не знал жизни, а способности только тогда обращаются в подлинный талант, когда к ним прибавляется богатый житейский опыт и уверенное мастерство, выкованное постоянным учением и упорным трудом.

Хониев, после того как Марков рассказал ему о себе, стал часто обращаться к нему с просьбами — нарисовать что-нибудь для взводной стенгазеты и хвалил его рисунки, стараясь вернуть парню веру в себя как в художника.

И сейчас Хониеву приятно было убедиться, что Марков оправдал его надежды. За плечами у Ивана была уже нелегкая армейская жизнь, он успел хлебнуть и фронтового лиха и потому сумел вложить в свои плакаты чувство. Мало того, что Синицын и Токарев получились у него как живые, но еще и видно было, что он восхищен их героизмом, и легко было понять, как люто ненавидит он фашистов.

Хониев поощряюще похлопал Маркова по плечу, тихо сказал ему:

— Вот если бы ты эти свои плакаты на ту челябинскую выставку представил, то, честное слово, перед ними толпились бы посетители. Тебя бы на «ура» приняли.

Марков, улыбаясь, обвел рукой бойцов:

— А мне не надо иных зрителей, чем наши ребята. Если им мои плакаты по душе пришлись и подействовали на них, то это лучшая оценка моей работы.

— Как, друзья, — обратился Хониев к бойцам, — сколько баллов выставим мы нашему комсоргу за его плакаты?

Отовсюду послышалось:

— Пять!

— Пять с плюсом!

— Можно и шесть!

Марков, жестом попросив тишины, сказал:

— Спасибо, друзья. Но я бы не мог нарисовать эти плакаты, если бы не знал о подвигах ваших товарищей, если бы не видел своими глазами, как храбро и мужественно сражались с фашистами все наши бойцы. Обещаю вам запечатлеть на бумаге всех, кто героем покажет себя в боях. И уверен, что среди этих героев многие будут из вашего взвода. Я постараюсь сохранить свои рисунки до конца войны. И когда мы, как договаривались еще в эшелоне, встретимся после нашей победы на Красной площади, то я покажу вам эти рисунки, и мы вспомним, кто как воевал…

Попрощавшись со всеми, Марков ушел.

Уже наступил вечер, когда Хониева вызвали в штаб полка, где Миронов собрал всех командиров.

Лицо у Миронова было какое-то отрешенное, непроницаемое, и нельзя было понять, что он сам думает по поводу тех задач, которые поставил перед полком штаб дивизии. Он не любил, когда с ним спорили, и сам никогда не обсуждал указания свыше. Ровным голосом он говорил командирам:

— Нашему полку приказано выбить немцев из города Демидова. Враг, по данным полковой разведки, вступил в город совсем недавно и, судя по всему, не подозревает, что мы намерены двинуться к Демидову, а, может, полагает даже, что из этих мест, где мы сейчас стоим, советские войска уже ушли. Так что наше наступление на Демидов будет для него неожиданным, и начать мы его должны в четыре ноль-ноль.

Отсюда мы выступим всем полком. Третий батальон — головной, он первым ворвется в город. Позднее я еще соберу вас и уточню задачи, стоящие перед подразделениями.

Возвратившись в батальон, капитан Орлов задержал командиров рот и взводов, некоторое время задумчиво прохаживался перед ними, заложив руки за спину, чуть сутулясь, играя крутыми плечами, потом обратился к командирам, стараясь говорить как можно тише, словно боясь, что если он даст волю своему громоподобному басу, то голос его докатится до Демидова:

— Товарищ старший лейтенант Хазин, ваша рота пойдет в голове батальона. В дозор вышлите взвод Хониева.

Был уже час ночи, когда батальоны вышли на Красный большак, держась друг от друга на определенной дистанции.