Помнишь, земля Смоленская... - [46]
— Помните, товарищ лейтенант, в самом центре Элисты, за новым кинотеатром «Родина», стоит четырехэтажное здание?
— Помню, хорошо помню.
— Его возводил наш трест «Калмыкстрой».
— А мы, когда дом был построен, дали концерт, посвященный строителям. Я читал тогда Пушкина — «Я памятник себе воздвиг нерукотворный». И еще — «Калмычке».
— Я помню этот концерт, как будто он только вчера был. Ну так вот… Я тогда был еще бригадиром…
Токарев переменил позу, сел по-калмыцки, поджав под себя ноги. В это время рядом послышался голос Мамедова, который незаметно подкрался к собеседникам:
— Товарищ лейтенант! Разведка доложила, что ефрейтор тут что-то интересное рассказывает. Можно и мне его послушать?
— Так он не про нефть, товарищ бакинец, в этом вопросе он сам темный, как нефть, — пошутил Хониев. — Он — про любовь. А слушать и смотреть про любовь детям до шестнадцати лет не разрешается.
— Это вы меня таким молодым считаете, товарищ лейтенант? А знаете, когда мне шестнадцать было? Четыре года назад. Я уже в женихах засиделся. Все жду, когда подрастет моя невеста, — ей-то вот шестнадцати еще нет.
— Выходит, она — зеленый птенец, а ты — стреляный воробей?
— Именно что стреляный. Хорошо, что пока не подстреленный… Так можно к вам присоединиться?
— Если ефрейтор не против — пожалуйста. Он, правда, у нас стеснительный…
— Стеснительный? — это подал голос уже Синицын, который тоже оказался возле них. — Да он свою стеснительность давно потерял в калмыцкой степи, она застряла в густой траве, и ее, наверно, уже проглотил какой-нибудь верблюд, приняв за колючку.
Хониев огляделся вокруг:
— Андрей, смотри, чуть ли не весь взвод собрался тебя послушать!
— Вижу, — усмехнулся Токарев. — Наших ребят хлебом не корми, только расскажи им какую-нибудь байку. Они напоминают мне калмыков, которые окружили джангарчи[11] и с благоговением глядят ему в рот. Ладно, пусть слушают. Только баек от меня, братцы, вы не дождетесь. Мое повествование — самая доподлинная быль. Слушайте да набирайтесь опыта. Ты, Саша, — повернулся он к Синицыну, — будь особенно внимателен, ведь ты у нас в делах любви самый неискушенный.
Синицын в улыбке растянул рот чуть не до ушей, и Токарев не преминул съязвить:
— Правда, неискушенность не помешала тебе вернуться из леса, куда ты был послан на разведку, не с фашистским «языком», а с симпатичной девушкой Риммой…
Мамедов завистливо причмокнул:
— Это ж надо уметь!
Хониев поспешил на выручку Синицыну:
— Как бы то ни было, а из разведки наш Александр Сергеевич пришел не с пустыми руками! Что и требовалось доказать. Охотнику важно разжиться добычей, а уж какая она — это дело десятое. А ты, товарищ ефрейтор, — он с нарочитой строгостью глянул на Токарева, — не отвлекайся. Нам ведь до сих пор так и неизвестно, как же ты познакомился со своей Татьяной.
— В отличие от некоторых, — со значением сказал Токарев, и было непонятно, кого он подразумевал, — мы познакомились не на улице и не на танцульках. Мне не пришлось носиться за ней по городу, как ошалелому, перемахивая через заборы, барабаня в ее дверь и окна, дабы хоть краешком глаза взглянуть на нее. Встречаться урывками, прятаться от людей, ждать не дождаться часа, когда мы свидимся, — вся эта любовная романтика тоже нас миновала. Нас свела друг с другом работа. И мы были вместе, рядом с утра до вечера.
— Что ты резину тянешь? — не вытерпел Мамедов. — Ты рассказывай, с чего все конкретно началось.
— А с того, что я выкладывал из кирпича стену дома: я уж говорил о нем товарищу лейтенанту. И вот в одно прекрасное летнее утро, когда работа была в самом разгаре, я увидел направлявшуюся к нам девушку. На ней было простенькое белое платье, на голове скромный белый платок.
— Значит, вся в белом, — вставил Мамедов. — Не иначе как ангел.
— Нет, обыкновенная девушка, — не принял шутки Токарев, — с чемоданом в правой руке. Она шла, спотыкаясь об обломки кирпичей, чемодан тянул ей руку, лицо было потное, раскрасневшееся. Приблизившись, она звонко крикнула: «Эй, кто тут Токарев?» Я в это время размешивал мастерком цементный раствор в ведре, покосившись на девушку, сказал: «Вполне возможно, что это я». Она сердито сверкнула своими синими, как небо, глазами: «У меня на шутки времени нет. Мне нужен бригадир каменщиков Токарев. Это действительно вы?» — «Положим, я». — «Тогда вот вам записка», — и она, подойдя вплотную, протянула мне какую-то бумажку. «Погодите, погодите, барышня, — я отстранил ее ладонь с запиской. — Не видите, я работаю». И, набрав мастерком жидкий раствор, шлепнул его на кирпичи, да с такой силой, что цементные брызги попали на платье девушки.
Бойцы засмеялись, а Синицын неодобрительно покачал головой:
— Ну и невежа! К тебе такая гостья, а ты ее в цементе извозил! Это такого опыта надо у тебя набираться?
— Э, эта гостья в долгу не осталась! Сорвала комок с платья, а цемент еще не застыл, и в меня, прямо в губы угодила. Я говорю с укоризной: «Ох, барышня, ваш дотур[12], которым вы меня угостили, не с перцем, а с песком. Так и скрипит на зубах…» А она: «Так от моего угощения вы уже избавились, а что вот мне с платьем делать, вы-то этим дотуром меня чуть не всю окатили». «А вы, — говорю, — отмойте раствор водой. Небось не сахарная, не растаете». Девушка нагнулась, схватила лежавший возле ее ног обломок кирпича и замахнулась, делая вид, что собирается бросить его в меня. Я поспешно спрятался за ведром с раствором: «Что вы делаете? Я же в вас камнями не бросал! Возьмите вот раствор и вымажьте меня с ног до головы». Швырнув осколок кирпича на землю, девушка милостиво сказала: «Ладно уж, пощажу вас. Я добрая». Каменщики из моей бригады заливались хохотом, кто-то посоветовал: «А вы ведро наденьте ему на голову, пускай покрасуется в этом цилиндре!» Девушка глянула на них исподлобья, а я проворчал: «Будем считать, что счет ничейный. Давайте сюда вашу записку». «Теперь уж вы погодите, — сказала девушка и припрятала записку под кирпичом, лежавшим на стене. — Вода у вас имеется?» «Вот, в ведре, — сказал я и предложил: — Вам полить?» Она подставила свои руки: «Полейте, если это вас не затруднит. Только не из ведра — из кружки!» «Ах, из кружки? — я поставил ведро на землю и принял такую позу, будто собирался бежать куда-то сломя голову. — Хорошо, вы пока подождите, а я слетаю домой за кружкой». «Не надо, у меня своя есть». — С этими словами девушка раскрыла чемодан и достала оттуда кружку. Взяв ее, я зачерпнул воды из ведра и молча стал поливать строптивой гостье на руки. Она тоже молчала, слышался лишь плеск льющейся воды. Девушка вымыла и лицо, а потом отобрала у меня кружку, попросила меня отвернуться и принялась мыть ноги. Пока она приводила себя в порядок, я, желая хоть как-то загладить свою вину, быстренько схватил туфли, которые она сняла, и, намочив в воде тряпку, старательно протер их. Когда я услужливо, с чувством исполненного долга поставил их перед девушкой, она посмотрела на меня с сочувствием и покрутила пальцем у виска: «Товарищ Токарев, вы что, ненормальный? Вы же весь мел с туфель смыли, а от воды они покоробятся». Я с деланным ужасом схватился за голову: «Бог мой, что же теперь делать?» — «А ничего, надо просто почистить их зубным порошком». Я сказал, что неподалеку есть аптека и я могу туда сбегать, но девушка остановила меня: «Спасибо, товарищ Токарев, в чемодане у меня найдется и зубной порошок». Она снова пошарила в своем чемодане, извлекла коробку с зубным порошком и начала выбеливать мокрые туфельки…
Комиссар партизанской бригады «Смерть фашизму» Иван Прохорович Дедюля рассказывает о нелегких боевых буднях лесных гвардейцев партизанского фронта, о героизме и самоотверженности советских патриотов в борьбе против гитлеровских захватчиков на временно оккупированной территории Белоруссии в годы Великой Отечественной войны.
«У войны не женское лицо» — история Второй Мировой опровергла эту истину. Если прежде женщина с оружием в руках была исключением из правил, редчайшим феноменом, легендой вроде Жанны д'Арк или Надежды Дуровой, то в годы Великой Отечественной в Красной Армии добровольно и по призыву служили 800 тысяч женщин, из них свыше 150 тысяч были награждены боевыми орденами и медалями, 86 стали Героями Советского Союза, а три — полными кавалерами ордена Славы. Правда, отношение к женщинам-орденоносцам было, мягко говоря, неоднозначным, а слово «фронтовичка» после войны стало чуть ли не оскорбительным («Нам даже говорили: «Чем заслужили свои награды, туда их и вешайте».
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Книга повествует о героических подвигах чехословацких патриотов, которые в составе чехословацких частей и соединений сражались плечом к плечу с советскими воинами против гитлеровских захватчиков в годы Великой Отечественной войны.Книга предназначается для широкого круга читателей.
В романе словацкого писателя рассказывается о событиях, связанных со Словацким национальным восстанием, о боевом содружестве советских воинов и словацких повстанцев. Герои романа — простые словаки, вступившие на путь борьбы за освобождение родной земли от гитлеровских оккупантов.
Весь мир потрясен решением боннского правительства прекратить за давностью лет преследование фашистских головорезов.Но пролитая кровь требует отмщения, ее не смоют никакие законы, «Зверства не забываются — палачей к ответу!»Суровый рассказ о войне вы услышите из уст паренька-солдата. И пусть порой наивным покажется повествование, помните одно — таким видел звериный оскал фашизма русский парень, прошедший через голод и мучения пяти немецких концлагерей и нашедший свое место и свое оружие в подпольном бою — разящее слово поэта.