Помнишь, земля Смоленская... - [45]

— Погоди, погоди. Я в строительной иерархии слабо разбираюсь. Десятник — это кто?

— Ну, какое-никакое, а начальство. Десятник руководит рабочими, выполняя указания прораба. Раздает наряды бригадам, следит за тем, чтобы каждый выполнял свою норму, чтобы стройматериалы прибывали вовремя и в достаточном количестве, принимает уже выполненную работу. Ну… как бы это сказать… десятник на стройке — это вроде как у нас помкомвзвода.

Хониев засмеялся:

— Ну вот, теперь понятно. А у Татьяны твоей какая должность на стройке?

— Сейчас и она — десятник…

— Ого! И под началом у нее, значит, несколько бригад? А в бригадах — молодые джигиты?

— Джигитов-то, наверно, всех на фронт отправили. Так, сосунки остались…

— Все равно, Андрей, плохи твои дела. У волчат тоже острые зубы. И опасно доверять им пасти овец.

— Ваш намек понял, товарищ лейтенант! — Токарев видел, что лейтенант старается его поддеть, и занял оборону: — Только моя Татьяна не поддастся самому зубастому волку! Уж она любому сумеет дать от ворот поворот!

— Ты так в ней уверен?

— А вы разве не верите в свою Нюдлю?

— Верю — как в себя.

Усмехнувшись чему-то, Мутул снова подтрунивающе проговорил:

— А вот молодым волкам нет у меня веры. Я ведь когда-то и сам был малый не промах. Как хитрюга-волк выхватывает из отары самую жирную овцу, так и я высматривал в толпе девушек самую красивую, и победа была за мной!

Токарев, мрачнея, почесал в затылке, на всякий случай спросил:

— Так это вы до женитьбы?

— Ясное дело, до. Но ведь парни-то, которыми руководит твоя Татьяна, тоже, поди, еще неженатые?

Хониеву удалось-таки заронить в душу Токарева семена сомнения. Тот стал всерьез припоминать, кто работал на стройке с Татьяной:

— Митька Малетин… Ну, тот ушел в армию еще раньше меня. Вот Очир Начуров… Когда меня в армию взяли, он принял под свою руку одну из бригад. От него всего можно ожидать. Он, товарищ лейтенант, очень уж на вас похож. Стройный, как тополь, лицо бронзовое от загара, глаза — черносливы, волосы черные, как зимняя ночь, а зубы сверкают, как снег. Как это я про него забыл?

Хониев сделал вид, что обиделся:

— Если он на меня похож, значит, и от меня можно всего ожидать?

— Так вы ж сами говорили, что до женитьбы волком бросались на всех красавиц! А Очир — неженатый.

Токарев замолчал, задумался. Ему вспомнилось, как Очир, пришедший вместе с другими к военкомату проводить его, в тот момент, когда он, Токарев, садился в машину, подзадоривающе крикнул: «Ты, десятник, за Татьяну не беспокойся! Я над ней шефство возьму!» Какой смысл вложил он в эти слова? Шутил или предупреждал? Такой, как Очир, любой девушке мог вскружить голову. Красавец. Весельчак. Он лиха танцевал под перезвон калмыцкой домбры, а голос его завораживал, когда он заводил калмыцкую песню «Маленький гнедой конь». Да, девушки на него заглядывались…

Хорошо, если и он сейчас в армии, далеко от Татьяны. А если нет? Может, ему бронь дали? Не всех же посылают на фронт…

«Ох, Таня, Таня, неужто ты способна предать нашу любовь? Ты ведь обещала ждать меня. Тех, кто фронтовикам изменяет, казнить мало! Прислала бы ты мне весточку о себе… Нет на войне ничего дороже, чем письма от любимых. Я бы бережно вынул твое письмо из конверта и, прежде чем прочесть, прижал бы к сердцу, и на сердце стало бы теплей и светлей.

Я-то тебе вон какое письмище вчера накатал. Сочинял его чуть не под носом у немцев. Ты мне обязательно на него ответишь, да?.. Про тебя ведь не скажешь, что ты беспечна, как молодая козочка. Тебя никто не в силах у меня отнять, ведь верно?»

Заметив, какой пасмурный вид у Токарева, Хониев произнес:

— А ты, гляжу, заводишься с полоборота. Или шутки перестал понимать?

— Хороши шутки. Вы мне душу разбередили, товарищ лейтенант!

— Ну, ну!.. Ты ведь и сам любитель пошутить. Шутка поднимает настроение, снимает усталость.

— Да, вы пошутили, а мне теперь все представляется, что мою Татьяну со всех сторон волчата обложили…

— Им еще подрасти надо. А пока они подрастут, война кончится, и мы с победой вернемся домой, и Нюдля и Татьяна заключат нас в свои объятия. Тебя такая перспектива устраивает?

— Вашими бы устами, товарищ лейтенант, да мед пить.

— Так и будет! И я уверен, что твоя Татьяна ждет тебя не дождется. Как моя Нюдля — меня. Я когда-то такие стихи написал: «Ревность, сомнения — мимо! Мимо — хула и нытье! Если не веришь любимой, значит, не любишь ее».

Токарев так весь и просиял:

— Вот спасибо, товарищ лейтенант!

— За что?

— За стихи. Честно признаюсь, ваши шуточки меня за живое забрали. И последующие декларативные утешения, надо сказать, не возымели должного действия. — Теперь уже и Токарев перешел на свой прежний ироничный тон. — А вот стихами вы меня переубедили. Сила искусства!..

— Переубедил, и слава богу. А то ты, смотрю, совсем скис. А ты и уныние, как сказал бы Пушкин, «две вещи несовместные». Ладно, пошутили, и будет. Ты еще не раздумал поведать мне, как познакомился со своей Татьяной? Я жду.

— А вы-мне потом расскажете, как встретили свою Нюдлю?

— Расскажу как-нибудь. Если жив останусь. — В голосе Хониева прозвучала неожиданная горечь. — Ну, я слушаю.