Поместье. Книга II - [192]

Шрифт
Интервал

Знаю, Цудекл, ты со мной не согласишься, но я обязан высказать все, что думаю. Как люди моего возраста и даже старики могут гоняться за светскими удовольствиями и надеяться на будущее, которого они не увидят, для меня загадка. Я не питаю к ним неприязни, но я просто перестал понимать людей, верящих несбыточным обещаниям и затасканным словам, которым они поклоняются, как идолам. Поверь, Цудекл, нет кошмара страшнее, чем оптимизм университетских профессоров. Сама человеческая глупость говорит их устами… Я здесь ничего не слышу о твоем отце. Надеюсь, ты еще успеешь к нему съездить. Это ужасный грех, что ты до сих пор его не навестил. Мир никогда не узнает, какой это светлый человек. От всего сердца обнимаю тебя и Ханеле. Ольга теперь моя жена по закону Моисея и Израиля. Она и дети шлют вам большой привет.

Твой Азриэл.

Р. S. Если можешь чем-нибудь помочь Зине, то помоги. Я из-за нее ночей не сплю. Все бы ничего, если бы не эта беда.

Глава XV

1

Цудекл опять отпустил бородку. У него в шкафу до сих пор висел еврейский кафтан, и он каждый раз посматривал на него, когда выбирал, что надеть. Реб Йойхенен уже лежал на смертном одре, и Цудекл со дня на день ожидал недоброй вести. Приехать в Маршинов с бритым лицом и в короткой одежде он не мог, это очень огорчило бы мать. Вместе с быстро отраставшей бородкой к нему возвращался прежний хасидский облик. Цудекл сидел в кресле, курил папиросу за папиросой и просматривал книги и журналы, недавно купленные и взятые в библиотеке. Отпустив бороду, он перестал ходить на лекции и в гости к варшавским ассимиляторам. Стипендию в этом году он не получил, ее отдали другому студенту, ленивому и не слишком способному. Ханеле была беременна, у нее уже заметно выступал животик и появились желтые пятна на лице. Стояло лето, хотелось куда-нибудь за город, на дачу. Жара в комнате была невыносимая. Солнце раскалило крышу, через открытое окно долетают запахи гнилых овощей, помоев и пойла, которое соседи готовят для свиней. Во дворе орут дети, кидаются камнями, играют в палант[205]. Нахмурив лоб, Цудекл перебирал книги. Если бы дядя Азриэл не уехал, Цудеклу было бы не так одиноко. По крайней мере, было бы с кем поговорить о наболевшем. Цудекла потянуло к светской жизни, именно потому что Азриэл начал ее презирать. Но этим летом на Цудекла напала тоска. Он разочаровался в науке, которую дядя Азриэл сравнивал с соленой водой: чем больше пьешь, тем сильнее жажда. Каждое направление занимается частностями, а целого не охватить. Метафизику и философию Цудекл забросил уже давно. Философия — всего лишь игра словами. (Дядя Азриэл прав, современный человек служит словам, как идолам.) Но Цудекла не удовлетворяли даже точные науки. Математика, язык природы, как называл ее Кант, это в действительности что-то наподобие игры в шахматы. Аксиомы — просто выдумки. Лобачевский и Риман, создав свои геометрии, разрушили все здание. А некий Кантор в Германии и вовсе превратил математику в химеру. Чем больше Цудекл вдумывался в дарвиновскую теорию, тем меньше она ему нравилась. Пускай даже жизнь существует миллиарды лет, все равно происхождение видов невозможно объяснить естественным отбором. Эту теорию опровергают каждый цветок, каждая птица, каждое животное. А как появилась первая клетка? А из чего возникла мертвая материя? И что такое законы природы? Что есть закон? Едва мысль чуть продвинется вперед, как тут же натыкается на новые загадки, чуть ли не на каббалистические тайны. А если так, то «какая же помощь в этом исправлении?»[206] Цудекл потеребил бородку, поморщился. Он забросил Талмуд и «Зогар», ему хотелось не хлопать глазами, а строить все на фактах, на разуме. Но из фактов ничего не следует. И от разума толку мало. Истины с их помощью не постичь. Заграница? А что такого знают за границей, чего не знают здесь? Цудекл читает литературу из Берлина, Лейпцига, Бонна, даже из Парижа и Лондона. Не выходя из своей мансарды в Старом городе, он узнаёт, о чем размышляют величайшие умы на свете. Но много ли, собственно говоря, знают эти величайшие умы? Меньше, чем ничего.

Из кухни появилась Ханеле, растрепанная, в грязном фартуке и стоптанных домашних туфлях.

— Цудекл, принеси воды!

Цудекл взял ведро. Каждый раз идти к колонке за водой — целая беда. Он видел, как сильно вырос антисемитизм за пару лет, что он тут живет. Соседи, которые раньше говорили ему «Dzień dobry!» и снимали шапки, теперь перестали здороваться. Дети, которые выросли у него на глазах, передразнивали Цудекла, когда он шел по двору, и кричали вслед всякие гадости. Девушки смеялись ему в лицо. А чему удивляться? В польской прессе день ото дня все больше ненависти к евреям. Выдумки, клевета. Уже и за ассимиляторов взялись. Даже польские писатели заразились этой болезнью. В России не прекращаются погромы, евреев изгоняют из деревень, сужается черта оседлости. И кто все это устраивает и поддерживает? Не простонародье, но люди с университетским образованием. В Германии антисемитизм разжигают профессора. Теперь понятно, что образование — не средство от древней ненависти. Но тогда в чем средство?


Еще от автора Исаак Башевис-Зингер
Рассказы

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Мешуга

«Когда я был мальчиком и рассказывал разные истории, меня звали лгуном, — вспоминал Исаак Башевис Зингер в одном интервью. — Теперь же меня зовут писателем. Шаг вперед, конечно, большой, но ведь это одно и то же».«Мешуга» — это своеобразное продолжение, возможно, самого знаменитого романа Башевиса Зингера «Шоша». Герой стал старше, но вопросы невинности, любви и раскаяния волнуют его, как и в юности. Ясный слог и глубокие метафизические корни этой прозы роднят Зингера с такими великими модернистами, как Борхес и Кафка.


Последняя любовь

Эти рассказы лауреата Нобелевской премии Исаака Башевиса Зингера уже дважды выходили в издательстве «Текст» и тут же исчезали с полок книжных магазинов. Герои Зингера — обычные люди, они страдают и молятся Богу, изучают Талмуд и занимаются любовью, грешат и ждут прихода Мессии.Когда я был мальчиком и рассказывал разные истории, меня называли лгуном. Теперь же меня зовут писателем. Шаг вперед, конечно, большой, но ведь это одно и то же.Исаак Башевис ЗингерЗингер поднимает свою нацию до символа и в результате пишет не о евреях, а о человеке во взаимосвязи с Богом.«Вашингтон пост»Исаак Башевис Зингер (1904–1991), лауреат Нобелевской премии по литературе, родился в польском местечке, писал на идише и стал гордостью американской литературы XX века.В оформлении использован фрагмент картины М.


Корона из перьев

Американский писатель Исаак Башевис Зингер (род. в 1904 г.), лауреат Нобелевской премии по литературе 1978 г., вырос в бедном районе Варшавы, в 1935 г. переехал в Соединенные Штаты и в 1943 г. получил американское гражданство. Творчество Зингера почти неизвестно в России. На русском языке вышла всего одна книга его прозы, что, естественно, никак не отражает значения и влияния творчества писателя в мировом литературном процессе.Отдавая должное знаменитым романам, мы уверены, что новеллы Исаака Башевиса Зингера не менее (а может быть, и более) интересны.


Враги. История любви

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


День исполнения желаний

Воспоминания писателя о детстве. Варшава накануне Первой мировой войны. События, о которых рассказывается в этой книге, произошли сто лет назад. Мир изменился почти до неузнаваемости, но — разве не чудо? — нам близки и понятны радости и огорчения маленького Итчеле, его тревога и надежды.


Рекомендуем почитать
"Хитрец" из Удаловки

очерк о деревенском умельце-самоучке Луке Окинфовиче Ощепкове.


Весь мир Фрэнка Ли

Когда речь идет о любви, у консервативных родителей Фрэнка Ли существует одно правило: сын может влюбляться и ходить на свидания только с кореянками. Раньше это правило мало волновало Фрэнка – на горизонте было пусто. А потом в его жизни появились сразу две девушки. Точнее, смешная и спортивная Джо Сонг была в его жизни всегда, во френдзоне. А девушкой его мечты стала Брит Минз – красивая, умная, очаровательная. На сто процентов белая американка. Как угодить родителям, если нарушил главное семейное правило? Конечно, притвориться влюбленным в Джо! Ухаживания за Джо для отвода глаз и море личной свободы в последний год перед поступлением в колледж.


Спящий бог 018

Книгой «СПЯЩИЙ БОГ 018» автор книг «Проект Россия», «Проект i»,«Проект 018» начинает новую серию - «Секс, Блокчейн и Новый мир». Однажды у меня возник вопрос: а какой во всем этом смысл? Вот я родился, живу, что-то делаю каждый день ... А зачем? Нужно ли мне это? Правильно ли то, что я делаю? Чего же я хочу в конечном итоге? Могу ли я хоть что-нибудь из того, к чему стремлюсь, назвать смыслом своей жизни? Сказать, что вот именно для этого я родился? Жизнь похожа на автомобиль, управляемый со спутника.


Весело и страшно

Автор приглашает читателя послужить в армии, поработать антеннщиком, таксистом, а в конце починить старую «Ладу». А помогут ему в этом добрые и отзывчивые люди! Добро, душевная теплота, дружба и любовь красной нитью проходят сквозь всю книгу. Хорошее настроение гарантировано!


Железный старик и Екатерина

Этот роман о старости. Об оптимизме стариков и об их стремлении как можно дольше задержаться на земле. Содержит нецензурную брань.


Держи его за руку. Истории о жизни, смерти и праве на ошибку в экстренной медицине

Впервые доктор Грин издал эту книгу сам. Она стала бестселлером без поддержки издателей, получила сотни восторженных отзывов и попала на первые места рейтингов Amazon. Филип Аллен Грин погружает читателя в невидимый эмоциональный ландшафт экстренной медицины. С пронзительной честностью и выразительностью он рассказывает о том, что открывается людям на хрупкой границе между жизнью и смертью, о тревожной памяти врачей, о страхах, о выгорании, о неистребимой надежде на чудо… Приготовьтесь стать глазами и руками доктора Грина в приемном покое маленькой больницы, затерянной в американской провинции.


На чужой земле

В сборник «На чужой земле» Исроэла-Иешуа Зингера (1893–1944), одного из лучших стилистов идишской литературы, вошли рассказы и повести, написанные в первой половине двадцатых годов прошлого века в Варшаве. Творчество писателя сосредоточено на внутреннем мире человека, его поступках, их причинах и последствиях. В произведениях Зингера, вошедших в эту книгу, отчетливо видны глубокое знание жизненного материала и талант писателя-новатора.


Улица

Роман «Улица» — самое значительное произведение яркого и необычного еврейского писателя Исроэла Рабона (1900–1941). Главный герой книги, его скитания и одиночество символизируют «потерянное поколение». Для усиления метафоричности романа писатель экспериментирует, смешивая жанры и стили — низкий и высокий: так из характеров рождаются образы. Завершает издание статья литературоведа Хоне Шмерука о творчестве Исроэла Рабона.


Когда всё кончилось

Давид Бергельсон (1884–1952) — один из основоположников и классиков советской идишской прозы. Роман «Когда всё кончилось» (1913 г.) — одно из лучших произведений писателя. Образ героини романа — еврейской девушки Миреле Гурвиц, мятущейся и одинокой, страдающей и мечтательной — по праву признан открытием и достижением еврейской и мировой литературы.


О мире, которого больше нет

Исроэл-Иешуа Зингер (1893–1944) — крупнейший еврейский прозаик XX века, писатель, без которого невозможно представить прозу на идише. Книга «О мире, которого больше нет» — незавершенные мемуары писателя, над которыми он начал работу в 1943 году, но едва начатую работу прервала скоропостижная смерть. Относительно небольшой по объему фрагмент был опубликован посмертно. Снабженные комментариями, примечаниями и глоссарием мемуары Зингера, повествующие о детстве писателя, несомненно, привлекут внимание читателей.