Польско-литовская интервенция в России и русское общество - [26]
«Такая это была счастливая война, что редко (проходила) четверть года и редко месяц, чтобы тысяча или по крайней мере несколько сотен людей из Польши не пришли», — писал в своих записках один из офицеров польско-литовского войска в Тушине М. Мархоцкий[219]. Особенно крупный отряд привел с собой усвяцкий староста Ян Петр Сапега[220]. Эти отряды шли уже к Москве самой короткой западной дорогой мимо Смоленска, остававшегося верным царю Василию.
Сохранившийся «Regestr wojska polskiego, które jest przy caru na Moskwie»[221] позволяет судить о размерах польско-литовского войска в тушинском лагере к началу 1610 г. Общая численность этого войска, разделявшегося на 10 полков разной численности, составляла десять с половиной тысяч человек, в подавляющей части (на 90 %) конных воинов. Таким образом, к началу 1609 г. в самом центре России в непосредственной близости от ее столицы разместилась целая польско-литовская армия.
Однако появление этих войск на русской территории не было результатом целенаправленной акции правящих кругов Речи Посполитой, а явилось стихийным следствием некоторых социальных процессов, развивавшихся на территории этого государства во второй половине XVI — начале XVII в. Так как в отличие от Русского государства в Речи Посполитой государственная власть никак не регулировала оборот землей, то здесь не было никаких препятствий для процесса образования магнатских латифундий, особенно интенсивного в восточных областях страны, где в руках узкого круга знатных вельмож к 20–30-м гг. XVII в. сосредоточилось от 70 до 90 % земельного фонда[222]. Обратной стороной этого процесса было обезземеливание других слоев дворянского сословия, достаточно многочисленных, достигавших, по имеющимся подсчетам, до 2,3–2,5 % от общей численности населения в восточных областях страны[223]. Для этих слоев все более жизненной проблемой становилось добывание средств для поддержания своего социального статуса. При этом возможности добывания средств службой в государственном аппарате, размеры которого с 70-х гг. XVI в. не менялись, или службой в регулярной армии, очень небольшой по своим размерам, были ограниченными. Отсюда широкое распространение практики наемной военной службы за пределами страны. «Долгая война» Османской империи с Габсбургами открыла для такой службы широкие возможности. Когда в 1606 г. эта война закончилась, с началом острого внутриполитического кризиса открылись возможности для военной службы в самой стране — король, его сторонники и противники активно набирали вооруженные отряды для борьбы друг с другом. Однако вернувшиеся в страну наемники снова оказались не у дел, когда летом 1607 г. королевская армия нанесла поражение войскам рокошан. В этих условиях внимание массы оставшихся без дела и средств к существованию вооруженных людей закономерно привлекли обращения из России.
Терпевшее неудачи в борьбе с войсками Василия Шуйского руководство восстания Болотникова летом 1607 г. предписало воеводам пограничных крепостей послать грамоты «в Литовские городы» к «лучшим паном», чтобы те, «собравшыся с великим войском с литовскими людми», шли на помощь восставшим против сидящих в Москве «изменников»[224]. Сразу после появления в Стародубе нового Самозванца в Речь Посполитую стали посылать грамоты, адресованные «ротмистрам земли литовской и товарищам их». Лжедмитрий II призывал их идти к нему на помощь, обещая платить жалование в 2–3 раза большее, чем то, на которое они могли бы рассчитывать в Речи Посполитой[225]. В ответ на эти обращения поток наемников хлынул на русскую территорию. Политические пристрастия, разделявшие шляхтичей во время «рокоша», были забыты. По компетентному свидетельству М. Мархоцкого, в полк князя Романа Ружинского охотно вступали и те, кто сражался на стороне короля, и участники «рокоша»[226]. Этот поток захватил с собой не только отряды, набранные участниками недавней войны, но и часть не получавших жалования войск Речи Посполитой. Так, известно, что с кн. Ружинским ушло в Россию 700 гусар из армии, защищавшей южные границы страны от нападений татар[227], а значительную часть полка Яна Петра Сапеги составляли солдаты армии, воевавшей в Ливонии против шведов, которые, не получая жалования, покинули театр военных действий и стали лагерем в районе Бреста[228]. При оценке всех этих действий следует принять во внимание, что для значительных групп шляхты из южных областей Речи Посполитой со второй половины XVI в. было достаточно обычным делом участие в походах в Молдавию, которые организовывали польские магнаты, чтобы посадить на господарский трон своих ставленников, часто тоже самозванцев. Для таких людей поход в Россию был продолжением их прежних занятий.
Знакомство с письмами ряда руководящих политиков Речи Посполитой весны-лета 1608 г. показывает, что они с беспокойством наблюдали за этим стихийным движением вооруженных отрядов на русскую территорию, опасаясь неблагоприятных для Речи Посполитой последствий в случае победы Василия Шуйского в гражданской войне
