Польско-литовская интервенция в России и русское общество - [25]

. В августе 1607 г. М. Олесницкий еще более определенно писал, что в Москве многие не только «подлые», но и «очень видные» люди говорили послам о своем желании быть под властью одного государя — польского короля. Посол объяснял это тем, что «по вкусу им вольность наша и очень надоела неволя, как была при Борисе и теперь при Шуйском»[205]. И эта, может быть, наиболее важная для правительства Речи Посполитой информация также находила определенное подтверждение в сообщениях с мест. Так, А. Сапега сообщал королю, что смоленские купцы говорят, что «если бы хоть самое малое войско пришло, тогда бы здесь все, как Смоленск, так и все окрестности смоленские, вашей королевской милости подчинились»[206].

В посольских донесениях о русских сторонниках Владислава говорилось в довольно общей, неопределенной форме, но этот пробел восполняют данные других источников. Так, в материалах для переговоров 1615 г. русским послам предлагалось выступить с опровержением, если Александр Госевский будет говорить, что «по Ростригине убивстве был он наодине у князя Дмитрея Шуйского и о том князю Дмитрею говорил, чтоб тот попаметовал, что х королю приказывали, и князь Дмитреи того сам не запирался»[207]. Из этого свидетельства, которое, как увидим далее, совсем не случайно следовало опровергать, видно, что польские дипломаты в Москве не были пассивны, а пытались найти контакты с возможными сторонниками Владислава. Правда, представляется странным, что Госевский обратился к Дмитрию Шуйскому, который в последнюю очередь должен был быть заинтересован в низложении царя Василия. Однако иной, более ранний источник показывает, что имя Дмитрия Шуйского было названо здесь не случайно. В написанном в начале 1610 г. письме посольского дворянина С. Домарадского Ивану Безобразову польский дипломат напоминал своему корреспонденту, что тот после убийства Лжедмитрия говорил об избрании Владислава с Александром Госевским (Домарадский присутствовал на встрече) «именем многих бояр, меновите именем Дымитра Шуйского и братьи его и мнокгих бояр и Князев Галичынов»[208]. Что бы ни стояло за этим обращением, оно убеждало короля Сигизмунда в том, что в верхних слоях русского общества есть сторонники возведения на русский трон польского кандидата.

Вслед за сообщениями и оценками следовали рекомендации. М. Олесницкий в своем донесении прямо указывал, что сейчас самая благоприятная ситуация для того, чтобы отобрать у России спорные пограничные области[209]. Того же мнения был и неизвестный автор записки, посланной одному из Радзивиллов, полагавший даже, что для достижения такой цели достаточно было бы самостоятельного выступления литовских магнатов[210]. М. Олесницкий полагал также, что сложившаяся ситуация дает возможность не только вернуть спорные территории, но и «всем государством завладеть»[211]. Так как при этом говорилось о желании русских людей избавиться от власти «тирана»-Шуйского и приобрести какие-то «вольности», то, вероятно, посол имел в виду осуществление плана «неравноправной унии».

Все эти сообщения, как показывает анализ их содержания, могли только укрепить короля и его советников в их решении вмешаться в русские дела, как только для этого сложится благоприятная ситуация. Тем более что сдача Тулы войскам Василия Шуйского в октябре 1607 г. вовсе не положила конец гражданской войне в России. Ее новая, еще более сильная вспышка началась с появлением в Северской земле нового Самозванца, Лжедмитрия II.

В отечественной исторической литературе советского времени появление Лжедмитрия II рассматривалось как начало нового этапа вмешательства Речи Посполитой в русские дела. Лжедмитрия II с самого момента его появления сопровождало польско-литовское войско, выступавшее в качестве орудия правящих кругов Речи Посполитой. В польской и русской дореволюционной историографии такое представление о событиях никогда не разделялось, в последнее время оно поставлено под сомнение и в отечественной исторической литературе.

Следует признать, что Лжедмитрия II едва ли не с момента его появления действительно сопровождало польско-литовское войско, размеры которого постепенно увеличивались и которое играло все большую роль в лагере приверженцев Самозванца.

Этот факт хорошо документирован разнообразными источниками. Уже в момент появления Лжедмитрия II летом 1607 г. в Стародубе здесь находился отряд во главе с ротмистром М. Меховецким[212]. Вскоре там появились и отряды мозырскою хорунжия Й. Будилы и М. Харлинского[213]. Осенью 1607 г. за ними последовал ряд других ротмистров со своими отрядами[214]. Уже в то время наряду с простыми ротмистрами в лагере Самозванца стали появляться люди, принадлежавшие к верхним слоям дворянского сословия Речи Посполитой. Так, к нему прибыл со своим отрядом из Киевского воеводства кн. Адам Вишневецкий[215]. Особенно большое войско собрал другой представитель дворянской верхушки из восточных областей Речи Посполитой кн. Роман Ружинский, заложивший свои имения, чтобы иметь деньги для набора войска[216]. Он пришел в лагерь Лжедмитрия II под Кромами в марте 1608 г. с большим 4-тысячным отрядом и стал «гетманом» — главой польско-литовского войска Лжедмитрия